Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата



Из этих утверждений можно считать, что в отличие от 18 века - века просвещения, 19 век - век исторический, а так как Пушкин жил в исторический век, то он не мог уйти от повседневной жизни, а, следовательно, в своих произведениях он делал исторические вставки, а иногда и все произведение посвящались какому-либо историческому лицу или событию, например Пугачеву, Петру 1 и другим лицам посвятил великий поэт-историк свои литературно-исторические произведения.

2.2 Формирование исторических взглядов А.С. Пушкина.

Охарактеризовать исторические воззрения Пушкина, как законченную и стройную систему, едва ли возможно, так как Пушкин до конца дней своих был в движении, но можно попытаться наметить линию движения и становления их.

Для европейского “молодого человека”, родившегося на грани 18-19 вв. “если он по социальным и культурным условиям своей молодости был связан с теми общественными группами, которые в или иной мере “делали историю”, решающим мировоззрение определяющим моментом, было отношение к кругу идей и фактов, подготовивших Великую французскую революцию и ею порожденных. Отдельные европейские страны были вовлечены в революцию в большей или меньшей мере, “молодые люди” одной страны и, прежде всего, самой Франции пережили на собственном опыте постепенный спад революции. Молодое поколение других стран переживало только “отражения”, прямые или косвенные, великого социального сдвига, эпицентром которого была Франция. Даже Россия, лежащая на дальнем востоке Европы, была вовлечена в борьбу народов Европы. До России, с легионами Наполеона, докатилась только слабая последняя волна революционного моря, и Александру 1 суждено было историей, сделаться восстановителем “закона” и “порядка” в Европе.

Русская культурная молодежь первых десятилетий 19 века, главным образом дворянская, воспитанная на идеях и искусства “века просвещения”, всем ходом истории и русская действительность должна была рассматривать под знаком событий, происходивших на Западе, и при свете идей, там получивших свое первоначальное оформление.

Исторические взгляды, скорее и точнее - настроения молодого Пушкина в лицейские и послелицейские петербургские годы складываются под влиянием воздействий на него идей и художественной литературы века просвещения.

С детства, с девяти лет, у него начала развиваться страсть к чтению, которая и не покидала его всю жизнь. Он прочел сначала Плутарха, потом “Илиаду” и “Одиссею” в переводе Битобе, потом приступил к библиотеке своего отца, которая была наполнена французскими классиками 17 века и произведениями философов последующего столетия. Сергей Львович поддерживал в детях это расположение к чтению и вместе с ними читывал избранные сочинения. Первый биограф Пушкина Анненков говорил, что Сергей Львович мастерски передавал Мольера, которого знал почти наизусть, но еще и этого было недостаточно для Александра Пушкина. Он проводил бессонные ночи, тайком забирался в кабинет отца и без разбора “пожирал” все книги, попадавшиеся ему под руку. Вот почему замечание Льва Сергеевича, что на 11-м году, при необычайной памяти своей, Пушкин уже знал наизусть всю французскую литературу, может быть принято с некоторым ограничением.

В то же время память о французской революции еще была свежа, и часто говорили, как водится, о ее “ужасах”. У всех на устах был Наполеон, со своими сокрушающими все устои феодальной Европы походами.

Победа в войне 1812 года сыграла тоже важную роль в сознании поэта, ведь без этой победы над Наполеоном, Пушкина, как великого национального русского поэта-историка не было бы, как не было бы и декабристов.

В лицее многие его однокашники, а так же и учителя упоминали о том, что Пушкин был очень начитан как в области художественной литературы, так и был большим знатоком исторических произведений. Пушкин внимательно изучал исторические труды как отечественных авторов (Феофана Прокоповича, Татищева, Голикова, Болтина, Щербатова, Карамзина), так и зарубежных (Тацита, Вольтера, Юма, Робертсона, Шатобриана, Гиббона, Сисмонди, Лемонте, Вильмена, Тьерри, Гизо, Минье, Баранта, Тьера, Нибурга). В его библиотеке хранилось более четырехсот книг по истории!

Историческое миропонимание Пушкина не сразу оформилось в определенную и самостоятельную систему воззрений, оно развивалось и укреплялось с каждым новым этапом его творчества.

Начало размышлениям Пушкина о путях исторического процесса было положено лекциями лицейских профессоров и особенно трудом Н.М.Карамзина “История государства Российского”, который поэт назвал гражданским подвигом.

Пушкин был восторженным слушателем бесед Николая Михайловича Карамзина еще в свои лицейские годы, а вскоре после выхода из Лицея он “взахлеб” прочитал первые восемь томов “Истории государства Российского”.

Книга его потрясла, в ней впервые история России предстала, как история могучего и самобытного народа, имевшего ярких государственных деятелей, воинов и полководцев. Этой историей можно было гордиться, оказывается, не меньше, чем французы гордились своей, а англичане своей историей, она была полна славных и героических деяний людей мужественных, самоотверженных, целеустремленных. Все это изображалось Карамзиным сочными красками, прекрасным литературным языком.

И все же, чем больше Пушкин размышлял над “Историей...”, тем двойственнее становилось отношение к ней:

Рабство, рассуждал Карамзин, конечно, позорная вещь. Но оно не устраняется мятежами и революциями. Свободу должно, прежде всего, завоевать в своем сердце, сделать ее нравственным состоянием души. Лишь тогда может быть благодательно и реальное освобождение “по манию царя”.

Подобные убеждения Н.М.Карамзина не могли не вызвать протеста у оппозиционно настроенной молодежи, в кругу которой вращался Пушкин. Поэт выразил это отношение злой и точной эпиграммой на своего учителя:

В его “Истории” изящность, простота

Доказывают нам, без всякого пристрастия,

Необходимость самовластья

И прелести кнута.

Пушкин, конечно же, попал в цель, но этой эпиграммой далеко не исчерпывалось его отношение к “Истории...” Карамзина. Многое в рассуждениях историка было близко Пушкину, многое он разделял. Многое затем долгие годы обдумывал. Шел многолетний мысленный диалог с “первым историком России”.

Пушкину становилось все яснее и яснее, что, несмотря на неприемлемость для него некоторых выводов, труд Карамзина - явление грандиозное, плод ума могучего, светлого, проникнутого любовью к родине, что им наложен отпечаток на всю духовную жизнь России, что можно соглашаться с историком, но нельзя недооценивать значения его научного подвига во славу России.

Именно Карамзин “заразил” юного поэта любовью к русской истории, стремлением понять ее истоки и глубинные процессы, чтобы постигнуть настоящее и будущее России. Пушкин отныне и навсегда “заболел” историей. И “болезнь” эта с годами все прогрессировала.

Карамзин в своей “Истории государства Российского” провозгласил: “История народа принадлежит государю”. И это была не фраза, это была историко-политическая, историко - философская концепция. Будущий декабрист - “Беспокойный Никита” Муравьев возражал: “История принадлежит народу”. И за этим крылась тоже принципиальная позиция - демократическая, антимонархическая в своей сущности.

Пушкин выдвигает свое кредо: “История народа принадлежит поэту”. И это, в свою очередь, не просто красивая фраза. Что она означает? Право на субъективную поэтизацию исторических сюжетов? Всем своим творчеством Пушкин как раз отвергает эту бытующую среди поэтов практику. Он претендует на большее: осмысление, исследование истории литературно-художественными средствами. Он претендует на открытие с помощью этих средств глубинного понимания токов исторических событий, тех тайных пружин, которые порой бывают скрыты от глаз рассудочно мыслящих историков.

Пушкин первый и, в сущности, единственный у нас феномен: поэт-историк. Историзм поэтического мышления Пушкина - не самоцельное обращение в прошлое. Этот историзм, как мы увидим, всегда современен, политически, социально заострен. Он для него - всегда средство разобраться в настоящем, понять, “куда влечет нас рок событий”.

Начиная с юношеского “Воспоминания в царском селе” (1814 год!), голос Клии (Клио)- богини истории, одной из девяти муз, покровительниц искусств и наук, - постоянно звучит в творчестве Пушкина. К нему, к этому “страшному гласу”, он прислушивается всю свою жизнь, стремясь постигнуть ход истории, причины возвышения и падения, славы и бесславия великих полководцев и мятежников, законы, управляющие судьбами народов и царей.

Поражаешься, как много у него произведений исторического звучания. Вся наша история проходит перед читателем Пушкина: Русь древнейшая, старинная открывается нам в “Песне о вещем Олеге”, в “Вадиме”, в сказках; Русь крепостная - в “Русалке”, в “Борисе Годунове”, восстание Степана Разина - в песнях о нем; великие деяния Петра в “Медном всаднике”, в “Полтаве”, в “Арапе Петра Великого”; восстание Пугачева - в “Капитанской дочке”; убийство Павла 1, правление Александра 1, война 1812 года, история декабризма - в целом ряде стихотворений, эпиграмм, в последней главе “Евгения Онегина”.

События европейской истории, особенно связанные с французской революцией и войнами Бонапарта, также все время в центре поэтических размышлений Пушкина.

Пушкинский “историзм” проявляется в движении от стиха к “прозе”, в движении от байроновских поэм, через “историзм” “Бориса Годунова”, “Полтавы”, к историческим повестям, к “Пиковой даме”, к “Повестям Белкина”, к “Истории Пугачева”.

2.3 Профессиональные исторические труды А.С. Пушкина:

“История Пугачевского бунта”.

Наконец, он заявляет о себе и как профессиональный историк. Плодом его тщательных архивных изысканий, поездок, расспросов бывалых людей, изучения мемуарной литературы явилась под названием “История Пугачевского бунта” настоящий исторический труд Пушкина вышел в свет в декабре 1834 года в двух томах. Первый том содержал текст и примечания Пушкина; второй состоял исключительно из исторических документов (манифесты, донесения и мемуары).

К работе над “Историей...” Пушкин приступил, в связи с возникшей у него идеей романа, из эпохи Пугачевского восстания, впоследствии осуществленного в “Капитанской дочке”. Пушкин 7 февраля 1833 года обратился к военному министру Чернышеву с просьбой предоставить ему архивные документы из истории Пугачевского восстания. Предлогом к такой просьбе Пушкин выдвинул намеренье писать биографию Суворова. По ознакомлении с материалами, Пушкин приступил к писанию. Гоголь писал 8 мая: “Пушкин почти кончил историю Пугачева”. Шесть глав были написаны к 22 мая (помета в рукописи). Вместе с тем Пушкин продолжал изыскания. Не довольствуясь знакомством с официальными документами (из которых важнейший - Следственное дело - не был тогда предоставлен Пушкину), он обращается к разным лицам, обладавшим мемуарами, относившимися к тому времени: к Спасскому (июнь 1833 год), Дмитриеву (декабрь), Крылову и другим. Вместе с тем он решил посетить места событий. В прошении об отпуске 30 июля 1833 года он пишет, что хочет дописать в деревне “роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани”, почему он и желает посетить эти губернии. Получив просимый отпуск на четыре месяца, Пушкин выехал 18 августа через Москву и Нижний Новгород в Казань, Оренбург и Уральск. В Казани Пушкин “возился со стариками, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал” (письмо жене 8 сентября 1833 года). Здесь же он продолжал писать текст “Истории” (помета под 7 главой - Казань. 6 сентября). В Уральске и в казачьих станицах он расспрашивал стариков, записывая их рассказы. Весь собранный материал Пушкин приводил в порядок в Болдине, где пробыл весь октябрь и половину ноября. Здесь 2 ноября он закончил черновой текст “Истории”. В Петербурге 6 декабря Пушкин писал Бенкендорфу: “я думал некогда писать исторический роман, относящийся к временам Пугачева, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал Историю Пугачевщины”. Уже после выхода статьи в свет “Истории” Пушкин получил доступ к Следственному делу. Обращаясь по этому вопросу к Бенкендорфу, он писал: “В свободное время я мог бы из оного составить краткую выписку, если не для печати, то, по крайней мере, для полноты моего труда, без того не совершенного и для успокоения моей исторической совести”.

В “Истории Пугачевского бунта” Пушкин решительно отошел от концепции пугачевского движения, которая была заявлена еще екатерининским правительством и покорно принята, как обязательная, всеми официозными историками.

В манифестах Екатерины и в обнародованных ею судебных актах, связанных с крестьянской войной 1773-1774гг., значение последней было сознательно снижено: она изображалась как “бунт казака Пугачева” и собранной им “шайки воров и убийц”. В соответствии с этим и все историки до Пушкина, не вдаваясь в изучение событий, ограничивались только декламацией о личных “злодействах” Пугачева, старательно сопровождая имя “казака Земельки” такими эпитетами, как “вор”, “обманщик”, “зверь”, “прекровожаждущий”, “самолютейший” и т.п. Задача сводилась не к передаче исторических фактов, а к возможно более громогласному изъявлению “верноподданейших” чувств по поводу этих фактов. Подразумевалось, что самые факты уже вполне достаточно освещены правительственными публикациями.

Пушкин, как историк-литератор пошел другими путями.

Нельзя забывать, что образ Пугачева, знакомый нам по “Капитанской дочке”, образ живой, героический, величавый, а главное - правдивый, настолько схожий с подлинником, что даже и теперь, когда советской наукой перебран лист за листом и внимательно изучен весь архивный материал, портретная живопись Пушкина не потребовала никакой правки, - этот образ разработан Пушкиным еще до “Капитанской дочки” и, пожалуй, даже более подробно в “Истории Пугачева. Таким образом, ее значение заключалось, прежде всего, в том, что взамен грубого политического лубка, злостно искажавшего черты подлинника, русскому обществу был впервые показан реалистический портрет вождя народного движения, мастерски и любовно написанный рукой величайшего русского художника.

В своей монографии Пушкин восстановил, кроме того, истинный масштаб событий и вскрыл их истинную природу. “Весь черный народ был за Пугачева, - говорит замечаниях, поданных Николаю 1 после выхода книги, - одно дворянство было открытым образом на стороне правительства”. Тот же тезис положен в основу и всей книги, где многократно отмечается “великая обширность” революционного движения, “поколебавшего государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов”, - “общее негодование”. Правительственная версия, подменявшая понятие крестьянской войны понятием местного казачьего “бунта”, была решительно Пушкин в объяснительных отвергнута Пушкиным. В его книге пугачевщина была впервые правильно истолкована, как явление классовой борьбы. Возможность примирения борющихся сторон исключалась, ибо “выгоды их, - по словам Пушкина, - были слишком противоположны”. Таков окончательный итог пушкинского анализа крестьянской войны, тем более смелый, что он сохранял силу и для современных Пушкину политических обстоятельств.

Ко времени создания “ Истории Пугачева” Пушкин в своем историческом мышлении успел далеко уйти от воззрений “просветителей” 18 века, признававших индивидуальную “волю” и “разум” решающими факторами исторического процесса. Подняв образ Пугачева на подобавшую высоту, Пушкин не переоценил, однако, роли Пугачева в народном движении. По объяснению Пушкина, “спокойствие было ненадежно” и до появления Пугачева: “все предвещало новый мятеж”. - “Пугачев, - говорит Пушкин, - не был самовластен” и в период наибольших своих успехов. В глазах Пушкина основной движущей силой “начатого” Пугачевым восстания, как и основным героем книги, был народ, который, по свидетельству Пушкина, и в его время, то есть спустя целых шестьдесят лет после подавления пугачевщины, “живо еще помнил кровавую пору”.

В краткой информационной заметке, напечатанной в начале 1835 года, вскоре после выхода в свет “Истории Пугачева”, Белинский сразу же определил новую книгу Пушкина, как “примечательное явление в области нашей ученой литературы”.

Шесть лет спустя, в 1841 году, рецензируя последние три тома посмертного издания сочинений Пушкина, он высказался громче и явственнее: “История Пугачева” оценивалась в этой статье, как наивысший образец русской исторической прозы. Замечателен эпитет, которым Белинский обосновал эту свою оценку: - “Пером Тацита писанная на меди и мраморе”.

Еще через два года, в 1843 году, Белинский, повторяя тот же эпитет, относит “Историю Пугачева”, “написанную по-тацитовски”, к числу лучших произведений Пушкина, ставя ее на один уровень с его стихами.

И, наконец, в 1846 году, за два года до смерти, завершая цикл своих знаменитых статей о Пушкине, Белинский произносит окончательное, так сказать, отстоявшееся, суждение об исторической монографии Пушкина: - “Об “Истории Пугачевского бунта” мы не будем распространяться, - говорит он, явно намекая на цензурные препятствия, к тому времени еще усугубившиеся: - Скажем только, что этот исторический опыт - образцовое произведение и со стороны исторической и со стороны слога”.

Мы увидели, что Белинский так же оценивает Пушкина не только как поэта, но и как историка.

Уже после выхода в свет “Истории..” Пушкин получил доступ к следственному делу. Обращаясь по этому вопросу к Бенкендорфу, он писал:

“В свободное время я мог бы из оного составить краткую выписку, если не для печати, то по крайней мере для полноты моего труда, без того не совершенного и для успокоения моей исторической совести”.

Из этого его письма мы видим, что Пушкин сам подтверждает, зачисляет себя в историки.

2.3.2 “Петр 1”

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат на тему война, сочинение рассуждение, конспект занятия.

Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки