Цитата цикаде рознь

Олег Лекманов

Цитата есть цикада.

О.Мандельштам

Нам уже многократно приходилось напоминать (в первую очередь — самим себе), что адептам подтекстного метода нужно неизменно делать поправку на следующее высказывание замечательного учёного и поэта Владимира Шилейко: “Область совпадений столь же огромна, как и область подражаний и заимствований”. Вспомнив известный афоризм Осипа Мандельштама, и не без претензии на терминологическое новшество, мы бы предложили именовать более или менее очевидные совпадения между собой двух или нескольких фрагментов литературных, живописных, кинематографических и иных текстов цикадами (противопоставляя их, таким образом, скрытым или явным сознательным отсылкам к другим текстам — цитатам).

Следует сразу же отметить, что чистой воды цикады встречаются гораздо реже, чем это иногда кажется. Так, например, мандельштамовская строка “О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд...” (из стихотворения “Я слово позабыл, что я хотел сказать...”), на первый взгляд, представляет собой идеальную цикаду из “Улисса” Дж.Джойса: “Пальцы как будто зрячие”. Однако при сличении “русской” джойсовской фразы с подлинником выясняется, что мандельштамовская огласовка была привнесена в роман Джойса переводчиком, С.Хоружим.

Бесспорную цикаду находим в начальных строках стихотворения того же Мандельштама 1912года:

Я вздрагиваю от холода —

Мне хочется онеметь!

А в небе танцует золото —

Приказывает мне петь, —

которые перекликаются с фрагментом статьи Ф.Ф.Зелинского об Овидии 1913года и даже отчасти объясняются сопоставлением с этим фрагментом: “Он (Овидий. — О.Л.) оставил нам повесть этой жизни, красивую и неглубокую, как и всё, о чём солнце заставляло его петь”. Но и в этом случае можно предположить, что мы имеем дело не с чистой цикадой, а с помесью: возможно, Мандельштам слышал близкую вариацию приведённого высказывания Зелинского ещё до написания своего стихотворения, — скажем, на “башне” у Вячеслава Иванова. А это превращает мандельштамовскую цикаду в потенциальную цитату.

Ещё пример, чуть более развёрнутый. Как известно, Лев Николаевич Толстой очень любил детей, а Даниил Хармс очень не любил Алексея Николаевича Толстого. Впрочем, детей он тоже не очень любил, хотя и создавал для них разнообразные произведения. В одном из таких произведений, носящем длинное заглавие “О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил”, описаны приключения двух ленинградских мальчишек, которым, в частности, достаётся от малолетних хулиганов, живущих в Ленинградской области. Кольке Панкину хочется, чтобы эти хулиганы были бразильскими аборигенами: “Колька Панкин и Петька Ершов вылезли из аэроплана и пошли навстречу туземцам. Туземцы оказались небольшого роста, грязные и белобрысые Туземцы кинулись на Кольку и стали его бить Избив как следует Кольку, туземцы, хватая и бросая в воздух пыль, убежали”.

Цикаду из этого отрывка содержит детская повесть Алексея Толстого “Как ни в чём не бывало”, где рассказано о приключениях двух маленьких братьев — Никиты и Мити. Действие повести разворачивается в Ленинграде. “Вот между деревьями появились мальчишки. Они кривлялись, высовывали языки, размахивали палками и дико приплясывали. Никита сразу понял, что это дикари

— Эй, вы, в лодке! Подчаливай к берегу, уши вам надерём! — закричали дикари, чернокожие черти

— Подъезжайте, мы вас бить будем! — кричали они, кучей подбегая к берегу”.

Но и этот пример придётся если не забраковать, то подвергнуть сомнению как идеальный. Дело в том, что своё путешествие Никита и Митя предпринимают под впечатлением от “похождений Макса и Морица”. Речь идёт о книжке любимого писателя Даниила Хармса Вильгельма Буша “Макс и Мориц” (Пг., 1923). Бушу Хармс подражал и даже вольно его переводил.

В заключение попытаемся всё же отловить такую цикаду, которая бы в итоге ни во что другое не превращалась. “Лечу над переулками Москвы Задираю прохожих. Какая-то дама в коричневом говорит мне: — “Покойница!” — “Вы больше покойница, чем я!” Залетаю в дом Фнов и с чувством весёлой мести делаю какие-то гадости, — что-то со скатертью накрытого стола”.

Это совсем не черновой набросок к тому, о чём вы, возможно, подумали, а страничка из записной книжки Марины Цветаевой.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки