Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Ставрогин преступен, но его преступления совершены не из корысти, хотя в исповеди был и рассказ о постыдной краже тридцати двух рублей у бедного чиновника. Ставрогин наслаждается своими падениями, находя и в них прелесть греха. Он испытывает себя, пределы своей человечности, и не только себя, но и других, искушая себя властью над мыслями и чувствами других людей.
В его душе таится Мефистофель.

Когда–то он поставил философский эксперимент: увлек Шатова идеей "русского Бога", русского Христа, великого назначения русского народа. Кирилову он внушил атеистические мысли, которые приняли вид парадоксальной теории логического самоубийства.
Сын бывшего крепостного Ставрогиных, Шатов получил хорошее образование, знает несколько иностранных языков, но он же страдает от того, что он, русский по рождению, сознает себя "нерусским", мучается "исканием Бога", на прямой же вопрос Ставрогина, верует ли тот в Бога, признается, что "будет веровать Бога". Для него вера в Бога — надежда единения с миром, народом, Россией.

Смертелен и самоубийствен логический вывод Кирилова из атеистических внушений Ставрогина. В теории Кирилова очевиден ее антихристианский смысл. Христос был Богочеловеком, Кирилов возмечтал стать человекобогом: чтобы стать богом (боги бессмертны) необходимо, рассуждает Кирилов, преодолеть страх и боль смерти в самоубийстве. Несмотря на декларативный атеизм, он не прочь зажечь лампаду перед иконой, поставить свечку Богу. О степени "приближения" Кирилова к своей безбожной идее "человекобога" красноречивее всего свидетельствует безобразная сцена самоубийства, когда по давнему уговору Верховенский приходит за жизнью Кирилова, чтобы его предсмертной запиской прикрыть убийство Шатова. В предсмертной игре с Верховенским в "кошки–мышки", игре с жизнью и смертью, Кирилов не только не приобретает божественный, но утрачивает и человеческий облик.

Ставрогин лишь наблюдает, кто кем станет и что будет, — не вмешиваясь, он следит за судьбами Шатова и Кирилова. Таков его опыт познания, который он, соглядатай, ни во что не ставит: это премудрое знание ничего не дает ему — лишь убеждает в бессмысленности жизни. Для него и собственная жизнь стала самоубийственным экспериментом. Все, кого он привлекает и обольщает, гибнут. Он не может дать им ничего, душа его мертва. Эта правда открылась жене Шатова и Лизе Дроздовой. За его душой ничего нет: ни идей, ни идеалов, ни веры в Бога, ни любви. Свое неверие он проецирует на внешний мир. "Если Бога нет, всё позволено", но как раз в этом не уверен герой и ставит свой убийственный эксперимент над Шатовым и Кириловым, предпринимает попытку исповеди.

Ставрогин давно поставил себя выше людей и выше Бога: прежде философского были моральные эксперименты. Один из них раскрыт в исповеди Ставрогина из неопубликованной главы "У Тихона", отвергнутой редакцией "Русского вестника" по ханжеским соображениям. Там Ставрогин сознается в растлении малолетней Матреши, совершенном им в здравом уме, по трезвому и холодному расчету, в том числе и для того, чтобы выяснить, может он остановиться или нет, и, выяснив, что может остановиться, совершает постыдное и "некрасивое" преступление, которому нет искупления — в этом убедился сам Ставрогин, обрекая себя на "истребление". Как метко угадал Шатов, этот и другие подобные поступки Ставрогина совершены "по сладострастию нравственному": позорная для "принца Гарри" женитьба на пари на полоумной хромоножке Марье Лебядкиной, проведение за нос по зале одного из старейшин Дворянского клуба Гаганова, укушение губернаторского уха, дуэль с сыном Гаганова, в течение которой Ставрогин трижды вставал под выстрел противника и трижды стрелял в воздух.

Исповедь была задумана Ставрогиным как акт покаяния — желанного нравственного возрождения, но она коробит бывшего архиерея Тихона: это циничная исповедь, к тому же рассчитанная на публичное признание. Тихон проницательно разглядел в ней прежде всего браваду —презрительный вызов общественному мнению. Задуманное Ставрогиным — антихристианский акт: христианское покаяние — это таинство, интимный, а не публичный поступок.

Тихон угадал, что Ставрогин стоит на грани нового срыва: накануне, казалось бы, возрождения он готов к "новому и еще сильнейшему преступлению". Тихон разглядел "беса" в душе Ставрогина — подстрекательного беса неверия ("гаденького", "золотушного" — по признанию самого героя).

Так и случилось. Признавшись публично, что Марья Лебядкина его законная жена, Ставрогин ничего не делает, чтобы остановить услужливое рвение Петра Верховенского, готового на свой лад освободить "Ивана–Царевича" от семейных уз. Ставрогин мог предотвратить гибель Лебядкиных, но не помешал этому.

Ставрогин сам не убивает, но на нем лежит моральная ответственность за многие смерти в романе. Он беснуется с Федькой Каторжным: тот просит задаток на будущее убийство Лебядкиных, а Ставрогин разбрасывает по грязи мелкие бумажные деньги — двусмысленный и зловещий жест: вроде бы не сговаривается, но и отказа нет. Он мог, но не предотвратил убийство Шатова, вызвавшее цепной реакцией самоубийство Кирилова, смерть от послеродового осложнения неверной жены Шатова и ее ставрогинского ребенка. Гибнет Лиза, в которую влюблены все, кто мог влюбиться в романе, но она увлечена Ставрогиным. Несказанный ужас ее "законченного романа" со Ставрогиным заключается в том, что после их роковой ночи на фоне пожаров и убийств она не хочет жить. Ее влечет к смерти вина Ставрогина — она и растерзана мстительной толпой как "ставрогинская". И сам Ставрогин, тщательно готовивший свой отъезд в Швейцарию с "сиделкой" Дашей, в конце романа висит на чердаке "за дверцей". Жирно намыленный шелковый шнурок, "заранее припасенный и выбранный", — самосуд Ставрогина. Его самоубийством завершается "изгнание бесов" в сюжете романа.

Таков исход его "проб" над жизнью и людьми: неверие и отрицание неминуемо влекут его к смерти. Так романная судьба Ставрогина развивает сатирическую тему Петруши Верховенского. Их "принципы" враждебны "живой жизни": их нигилизм несет в себе разрушение и смерть другим, их жизнь обращена на уничтожение самого себя — сначала души, затем и плоти.

До недавнего времени немногие критики замечали повествователя в романе. Ситуация изменилась после работ Ю. Ф. Карякина, в которых исследователь, опираясь на наблюдения предшественников, придал исключительное значение образу и характеру повествователя в романе , "господину Г–ву", Антону Лаврентьевичу. "Бесы" — его роман, он — автор, повествователь, хроникер, один из героев случившейся истории. О нем почти не находится слов, когда его нужно представить кому–либо из важных лиц. Самым многословным стало представление Липутина, который так отрекомендовал хроникера капитану Лебядкину: "господин Г–в, классического воспитания и в связях с самым высшим обществом молодой человек". Антон Лаврентьевич подчеркнуто негениален, обычен, можно даже сказать — зауряден, не заметен в светском обществе, скромен, безлик, но не безличен. Он один из немногих, кто устоял и не вошел в заговор. Он где–то служит, искренне привязан к Степану Трофимовичу, безответно влюблен в Лизу, может резко возразить Петру Степановичу, его ироничным взглядом увидены герои и события романа. Это не Достоевский, а "неизвестный" — субъект со своим мнением, своим словом, своим характером.

По поводу "Записок из Мертвого Дома", в которых использован подобный поэтический прием, Достоевский писал: "Личность моя исчезнет. Это записки неизвестного; но за интерес ручаюсь" (Д. XXVIII.1, 349). Такой эффект есть и в "Бесах". В выборе автором повествовательной маски есть художественный умысел. Достоевский стремился не к авторскому проявлению личности повествователя, а к типическому проявлению его духовных и нравственных качеств. Он один из многих — такой, как все. Чаще всего читатель не замечает хроникера, но его глазами увидена, его словами рассказана эта история. Ему ясен идеал, тверда его вера, трезв и проницателен анализ.

Иногда Антона Лаврентьевича ругают за то, что он чуть ли не обыватель, недалек и неприметен в романе, а сам роман явно не по его уму. Эти оценки не справедливы, хотя кое–что входило в замысел Достоевского. Несправедливо отношение к хроникеру как к обывателю. Взгляд Антона Лаврентьевича на то, что случилось в романе, не обывательский, а пророческий. И он прошел все искушения — и устоял. Именно ему доверен духовный опыт и мужество познания, обретенного автором.

Хроникер — важный социальный тип. В русской литературе он сродни пушкинским "писателям": Петру Андреевичу Гриневу в "Капитанской дочке" и Ивану Петровичу Белкину, автору одноименных повестей. Гениальное открытие Пушкина в том и состоит, что он явил русскому читателю этот коренной тип национального характера. Из таких людей, как Петр Андреевич Гринев, Иван Петрович Белкин, Антон Лаврентьевич Г–в, и состоит народ, вокруг них образуется нация. Они не восприимчивы к бесовству и бесовщине.
Антону Лаврентьевичу Г–ву даровано и духовное прозрение, и художественное откровение. "Бесы" — его хроника, его записки. Для себя и для будущих поколений. Хроникер не только свидетель и участник событий, но и их суровый судия и, может быть, первый исцелившийся в человечестве. Акт исцеления — создание "хроники".

Верховенский, Ставрогин, хроникер — в такой последовательности даны три ступени романного восхождения к истине, что соответствует, в свою очередь, трем кругам ее познания: сатирическому, трагическому, апокалиптическому (иначе говоря, пророческому: в переводе с греческого языка апокалипсис — "откровение").

А. Г. Достоевская вспоминала, что название романа "послужило для приходивших покупать книгу поводом называть ее выдававшей книги девушке различными именами: то называли ее "вражьей силой", иной говорил: "Я за "чертями " пришел", другой: "Отпустите мне десяточек "дьяволов". Старушка–няня, слыша часто названия романа, даже жаловалась мне и уверяла, что с тех пор, как у нас завелась на квартире "нечистая сила" ("Бесы"), ее питомец (мой сын) стал беспокойнее днем и хуже спит по ночам" (Достоевская, 251). Конечно же, ситуация комичная и двусмысленная: Достоевский писал не о "чертях", а одержимых людях.
.

Название романа — метафора. Впрочем, в ней заключен не только переносный, но и символический смысл.

Достоевский сознательно стремился к созданию в романе символических значений. На это указывает ряд примечательных деталей.
Убийство студента Иванова Нечаевым произошло 21 ноября 1869 года. Достоевский переносит время действия в романе на сентябрь и октябрь, приурочив художественный календарь к символике русского церковного календаря: события происходят на фоне знаменательных праздников Рождества Пресвятой Богородицы (8 сентября), Воздвижения Креста Господня (14 сентября), Покрова Пресвятой Богородицы (1 октября).

Церковным календарем и обстоятельствами повседневной религиозной жизни героев вызваны их беседы о Богородице в первой части романа (и это, в первую очередь, разговор Марьи Лебядкиной с Шатовым в главе "Хромоножка"). Одним из мест действия романа является "ветхая церковь Рождества Богородицы, составляющая замечательную древность в нашем древнем городе", — у врат этой церкви совершено "одно безобразное и возмутительное кощунство": ограблена вделанная в стену икона Богоматери, а за разбитое стекло киота подброшена живая мышь (молва приписывает глумление "каторжному Федьке" с участием Лямшина, но сам разбойник упрекает за это младшего Верховенского). В Спасо–Ефимьевском Богородском монастыре живет бывший архиерей Тихон, к которому Шатов отправил Ставрогина, и тот пошел к нему с исповедью.

Не случайно и то, что роковой скандал, завязавший романную интригу, приурочен к 14 сентября — к дню Воздвижения Честнаго Креста Господня.

Сам Достоевский не назвал точной даты, но подсказал ее читателю. Первые эпизоды романа произошли в начале сентября, после чего "прошло с неделю", события возобновились "на седьмой или восьмой день", в пятницу. В воскресенье к обедне съехался "почти весь город", была "торжественная проповедь".

Л. И. Сараскина справедливо относит действие романа к 1869 году, но, ссылаясь на Григорианский календарь, ошибочно датирует этот день 12 сентября , хотя по Юлианскому календарю, по которому тогда жила Россия, воскресенье было не 12, а 14 сентября. Ошибка Достоевского исключена: в заграничных скитаниях писатель жил по двум календарям и был чрезвычайно дотошен в расчетах — в этом можно убедиться из его письма А. Н. Майкову из Дрездена от 16/28 октября 1869 года. Кроме того, 14 сентября 1869 года стал особым днем в семейной жизни Достоевских — в этот день родилась дочь Люба.

При очевидном пристрастии Достоевского к памятным датам воскресный праздничный день в романе значим по другим причинам. Напомню, что у Ставрогина "говорящая" фамилия ("ставрос" — по–гречески "крест"). Именно в этот день, 14 сентября, могла начаться "Голгофа" великого грешника Николая Ставрогина. В его печатной исповеди и поведении, как проницательно отметил хроникер, была "страшная, непритворная потребность кары, потребность креста, всенародной казни. А между тем эта потребность креста всё–таки в человеке неверующем в крест..." Тихон хотел укрепить Ставрогина в этой потребности: "Всегда кончалось тем, что наипозорнейший крест становился великою славой и величайшею силой, если искренно было смирение подвига". Но исповедь разрешилась не покаянием и искуплением, а новым срывом, символическим означением которого для Ставрогина стали не страсти и воскрешение Христа, а удавка Иуды.

Не случайно и то, что философские беседы с Шатовым и Кириловым происходят в доме Филиппова на Богоявленской улице — на метафизический смысл этой детали обратил внимание английский славист Ричард Пиис . В октябре ("... октября") после Покрова был убит Шатов, а накануне в последнее странствие отправился Степан Трофимович. Случайно для самого героя и не случайно для автора Степан Трофимович оказывается на большой дороге, ведущей в Спасов , до которого так никто и не доехал, но все на этом пути исполнены светлой надежды. На этом пути в Спасов происходит сюжетное завершение "Бесов" — духовное прозрение Степана Трофимовича, авторское разъяснение заглавной метафоры и идеи романа.

На то, что название романа — символическая метафора, обращают внимание два эпиграфа: первый — отрывок из стихотворения Пушкина "Бесы" (1830), второй — евангельская притча. В пушкинских стихах речь идет о путниках, ведомых и влекомых бесами и сбившихся с истинного пути ("бес нас водит", "Сбились мы, что делать нам?"), во втором — об изгнании бесов и исцелении бесноватого. Сопряжение двух текстов дает новый смысл, который раскрывается в развитии сюжета, в рассуждениях Шатова и Степана Трофимовича Верховенского. Он однозначен: больны не только одержимые — больна Россия. Симптом болезни — атеизм и ненависть к России. Когда Империя и Церковь были еще в сиянии величия и ничто не предвещало падения и гонений, Достоевский увидел то, что было скрыто от всех, но с чего всё начиналось. Он первый предчувствовал, какие беды народу и стране принесет религиозный кризис. В романе Петруша Верховенский обсуждает мысль Шатова: "...если в России бунт начинать, то чтобы непременно начать с атеизма", — и приводит пример: "Один седой бурбон капитан сидел, сидел, всё молчал, ни слова не говорил, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: "Если Бога нет, то какой же я после того капитан?" Взял фуражку, развел руки, и вышел".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат на тему технология, решебник виленкин, питание реферат.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки