"Просветитель" преподобного Иосифа Волоцкого

Кириллин В. М.

Ересь жидовствующих

В последней трети XV - начале XVI столетия общественность Московской Руси пережила такое бурное брожение умов, какого до той поры никогда не испытывала. Отражения этой, пережитой тогда, смуты выказывались в последующей российской бытийственности многоразлично и, между прочим, все еще не до конца выявлены и не вполне осмыслены. Речь идет о так называемой новгородско-московской ереси, а точнее - о достаточно определенном комплексе умонастроений, которые уже современниками были оценены как "жидовство", "жидовствование", "ересь жидовствующих".

Должно сразу отметить: означенные умонастроения, по справедливым наблюдениям многих исследователей, в своем внутреннем, сущностном развитии не достигли доктриальной цельности и единства. Однако применительно к христианству, православию, собственно русским церковно-религиозным традициям и устоям они все же оказались однозначно деструктивными: питающие их идеи по сути представляли собой полное или частичное неприятие, отрицание принятой на Руси системы духовных ценностей и модели общественного и индивидуального религиозного поведения, конкретно же - выражались в декларациях критики и протеста и соответствующих последним поступках.

В плане ментальном и в контексте европейского средневековья "ересь жидовствующих" явилась как периферийный и, по-видимому, многократно преломленный рефлекс того мощного духовно-интеллектуального процесса, который примерно с конца XIII в. будоражил Западную Европу. Я имею в виду великое, конечно же, по своей значимости и последствиям движение гуманизма, бесспорно, оставившее мировой культуре огромные богатства, но, к сожалению, вместе со всем положительным несшее в себе и отрицательное. В самом деле, не следует забывать: поскольку европейский гуманизм возрастал как дитя метафизической борьбы разума против духа, науки против веры, а смыслом и целью этой борьбы (может быть, тогда - в Средние века - мало кем осознаваемой) была, в сущности, эмансипация идеи и бытия человека от бытия и идеи Бога, постольку внутренняя логика данного движения закономерно и неминуемо вела к постепенному умалению некогда доминирующей сферы религиозной мысли за счет все увеличивающейся сферы секулярной мысли, к неодолимому утверждению рационализма на постаменте всепозволительной и всепроникающей критики и если и не к полному атеизму, то к очевидному стремлению использовать теологию как инструмент общественного управления и таким образом веру в Бога расчетливо подчинить служению сугубо социальным и индивидуалистическим интересам. Отсюда не удивительно, что в лоне гуманизма вызрели умонастроения, подвергавшие сомнению и даже отторжению глубоко гуманистическое содержание христианской религии и религиозного опыта христианской церкви. Выражением таковых умонастроений были, разумеется, ереси, причем - самых различных толков. История христианства немало их знает. В частности, и Средние века по данному предмету доставляют богатейший материал.

Ереси, как известно, возникали в различной среде - например, профанной или элитарной, различались по характеру - скажем, были рационалистическими или мистическими; преследовали разные цели - религиозные, политические, социальные. Но наряду с отличительными чертами ереси всегда имели и нечто общее. Во-первых, все они возрастали на почве субъективного, хотя и нередко объективно обусловленного, неприятия существующего порядка вещей, сложившегося образа жизни, во-вторых, все они так или иначе были критически направлены против догматики и организационно-обрядовых традиций, принятых церковью, в-третьих, все они находили идейную опору, с одной стороны в ранних еретических учениях эпохи вселенских соборов, а с другой - в современных философских концепциях, появлявшихся по мере развития области научного знания, причем часто - в инохристианских культурах: иудейской, языческой, исламской. Собственно, и те умонастроения, которые отличают ересь жидовствующих, вполне отчетливо характеризуются отмеченными общими типологическими для всякой ереси, особенностями.

Итак, в контексте всеевропейского средневекового менталитета ересь жидовствующих представляется, фигурально говоря, порочным плодом гуманизма. И вот что любопытно: родившись в православной "Русии", сей плод оказался нежизнеспособным ребенком, но зато удивительным образом предварил идейно аналогичные порождения Западной Европы - реформацию и протестантизм, столь преобразившие в конце концов духовную жизнь европейских народов, которая некогда - в ограде католицизма - отличалась все-таки известным единством и гармоничностью.

У ереси жидовствующих имелись, конечно же, не только глобальные ментальные предпосылки. В науке много говорено прежде всего о конкретных социально-исторических причинах, экономико-политических и церковно-государственных мотивах ее возникновения и распространения в Московской Руси. Эта внешняя сторона в общем достаточно изучена, и потому здесь вряд ли стоит уделять внимание данному предмету еще раз (тем более, что публикуемый ниже текст позволяет вполне наглядно представить и панораму и остроту случившегося тогда конфликта). Гораздо важнее отметить другое: а именно то, что означенная ересь возникла не вдруг и не на пустом месте; ее появление имело, очевидно, свою довольно длительную предысторию, хотя и плохо освещенную. Во всяком случае, вполне можно говорить о предварительном и постепенном приготовлении отдельных русских умов к ереси, вполне можно указать и на ту злокачественную почву, которая послужила питательной средой для ересемыслия.

Действительно, уже давно выявлена идейная связь "жидовская мудрствующих" с их предшественниками - "стригольниками", явившимися в новгородской епархии столетием раньше и исповедовавшими сходные взгляды, которые, заметим, и к концу XV в. еще не были изжиты. Кроме того, установлено, что само стригольничество, в свою очередь, было идейно связано с ересями "солунских" и "болгарских" жидовствующих XIV столетия. Правда, не все ученые разделяют такой взгляд на стригольничество. Известны и попытки его защиты, особенно в советской медиевистике. Такова, например, позиция академика Б. А. Рыбакова, который свое посвященное стригольничеству исследование построил прямо как апологию ему. Смело раздвигая исторические рамки этого - сугубо русского - движения и расширяя круг источников, якобы сопряженных с ним (храмовые росписи, иконопись, книжная миниатюра и орнаментика, мелкая пластика, памятники литературы и прочее), автор в итоге пришел к заключению, что псково-новгородские стригольники были "той передовой, наиболее культурной частью русского городского посада ХIII-ХIV вв., которая призывала к Разуму, пропагандировала книжность, установила культ Премудрости и подавала пример "чистого жития", а также "вела общество к более высокому уровню понимания своих задач". Думается, это мнение, хотя и принадлежит маститому ученому, не соответствует исторической правде.

Между прочим, идейно предварявшие стригольничество ереси солунских и болгарских жидовствующих тоже имели источник: по-видимому, сформировались не без влияния со стороны караимства - неталмудического (контрраввинистического в изначальной основе) религиозного движения евреев. Следовательно, одно только зарождение ереси русских жидовствующих было обусловлено очевидной традицией: тем именно, что в недрах средневековых православных государств и народов (Византии, Болгарии, Руси) к XV в. накопился уже значительный опыт иноверия и инакомыслия, основанный как раз на принципиальной критике христианства и пересмотре его коренных положений.

Необходимо также иметь в виду и целый пучок духовно-интеллектуальных импульсов, способствовавших данному процессу. К еретичеству могли подталкивать, например, не только импульсы отрицательные (невежество, непонимание, неприятие), но и положительные (пытливое любпытство, стремление к образованию, самостоятельность мысли), не только внутренние (собственное побуждение, истекающее от искаженности религиозных представлений, самомнение), но и внешние (реальное или мистическое воздействие со стороны, слепое, некритическое следование чужому мнению), не только будто бы созидательные (благое намерение что-либо улучшить), но и разрушительные (злой умысел, расчет на уничтожение) и т.п.

Должно, кроме того, помнить, что в плане накопления опыта критицизма именно Новгород Великий - благодаря своим разнообразным связям с окружающим миром, своему старинному вольнолюбию и горделивому стремлению к независимости, включая и духовную, от кого и чего бы то ни было - представлял собой особенно подходящее место: здесь без труда, в непосредственном общении могли быть почувствованы и оценены, например, отличия между православием и католичеством, между христианством и другими религиями; здесь запросто могли быть уловлены любые бродившие по миру идеи и настроения, здесь отлично - в области знания вообще - срабатывала разница потенциалов и, соответственно, легко возникало напряженное поле для умственных беспокойств и блужданий. Так что зарождение ереси жидовствующих не где-нибудь, а в Новгороде совсем не удивительно.

Судя по тому, что известно о начале ереси жидовствующих и характере первых ее проявлений, - данное учение было завозным, иностранным, а его прозелиты ориентировались (и, по-видимому, во многом) именно на нехристианские, чуждые православию идеи и формы. Этому, считается, весьма способствовали: во-первых, теснейшие контакты Новгорода с Литвой и Польшей, где пребывало тогда немало иноверцев, в частности, евреев разных вероисповедных толков - караимов, раввинистов, каббалистов; во-вторых, - известное колебание Новгорода между великим князем литовским и великим князем московским. Однако, будучи привитой извне, ересь жидовствующих распространилась тем не менее уже исключительно в русском обществе - сначала в Новгороде, а потом в Москве, причем поразила собой как простонародье, так и привилегированные сферы, главным образом, белое духовенство и мирян высокого ранга.

Надо признать: хотя в целом еретическое движение не было внутренне - концептуально и дисциплинарно - единым, тем не менее, оно обладало очень сильными качествами, весьма способствовавшими его успеху. Еретиков отличала близость к властным структурам, закрытый, конспиративный характер общения и сравнительная образованность. Особого внимания заслуживает именно последнее свойство. Ибо, анализируя то немногое, что известно об умственных интересах и занятиях еретиков, можно точнее определить идейные корни и лучше понять сущность их учения, - самый спорный предмет в науке.

Действительно, круг чтения еретиков был довольно широк и разнообразен, причем бытовавшие среди них сочинения были: либо достаточно редко встречавшимися в русских библиотеках - по самым разным причинам и, конечно же, не только из-за неготовности русских книжников воспринимать содержательно сложные тексты; либо вовсе не встречавшимися - в силу их несоответствия духу и смыслу православия; либо, наконец, едва лишь известными, но известными под знаком именно вредности, неполезности для жизни во Христе.

Популярные у жидовствующих сочинения являлись в основном переводными и по своему происхождению могут быть разделены на две группы - на христианские и нехристианские.

К первой группе относились сочинения богословско-полемические и агиографические - например, сочинения Дионисия Ареопагита, "Житие папы Сильвестра", "Слова" Афанасия Александрийского против ариан, "Слово" Козьмы Пресвитера против богомилов, послание патриарха Фотия болгарскому царю Борису-Михаилу. Все они, вероятно, привлекали внимание еретиков прежде всего содержащейся в них ортодоксальной аргументацией по поводу различных догматических, церковно-практических и религиозно-философских вопросов. Однако такой сугубо конфессиональной христианской литературой жидовствующие не ограничивались. Их интересовали и светские по содержанию тексты - например, "Мудрость Менандра", сборник нравоучительных афоризмов и сентенций древнегреческого драматурга о любви, дружбе, вражде, добре, зле, труде, учении, лености, семейной жизни и т.д.; причем главной, связующей темой всех этих этико-философских изречений, по преданию, собранных воедино святым Григорием Богословом, был вопрос о силе и возможностях разума, о значении просвещения и образованности. Именно данная особенность сборника, по-видимому, и вызывала специальный интерес еретиков, тяготевших к рационализму.

Итак, популярная среди жидовствующих христианская литратура в целом указывает на их очевидную приверженность к занятиям отвлеченными предметами и принадлежность, соответственно, к интеллектуальной элите. Собственно такой вывод подтверждается и теми ветхозаветными текстами, которые, оказавшись в сфере внимания еретиков, вместе с тем вообще в славянской письменности были весьма редки, либо только-только, к концу XV в., появились в славянских переводах. По-видимому, особый интерес у еретиков вызывали книги Бытия, Царств, Притчей Соломона, Пророков, Премудростей Иисуса, сына Сирахова. Но в чем конкретно состоял этот интерес, какова была его специфика сравнительно с православным подходом, пока не установлено. Можно лишь в самом общем плане предположить, что их интересовали вопросы о судьбах тварного мира, о мессианстве и мессианских чаяниях, о мудрости божественной и человеческой.

Что же касается текстов второй группы - нехристианских, к которым влеклась мысль жидовствующих, то таковые, как установлено, в исконном своем виде принадлежали к еврейской или арабской книжной традиции, но на русский язык были переведены, по мнению большинства ученых, именно с еврейского. Эти тексты также различались в плане содержания.

Одни из них, думается, были вполне адекватны религиозным запросам жидовствующих. Известны, например, некоторые ветхозаветные тексты, переведенные на славянский не с греческого - по "Септуагинте", а с древнееврейского масоретского оригинала. Это "Книга Эсфирь", "Книга пророка Даниила" и др. Известна, кроме того, и так называемая "Псалтирь еврейская", - сделанный неким Федором "новокрещеным" перевод с какого-то еврейского молитвенника (краткого варианта праздничного молитвенника "Махазор"). И совершенно справедливо отмечалось, что подобные тексты, будучи введенными в обиход древнерусского чтения, предназначены были, помимо религиозных целей, к тому, чтобы "ослепить малоосведомленных русских идеей искаженности ветхозаветной Библии, на которую опиралась вся христианская церковь". Особенно показательна в этом отношении "Псалтирь еврейская", ибо в ней, во-первых, отсутствуют какие бы то ни было пророчества о Сыне Божием Иисусе Христе, во-вторых, отчетливо просвечивает "иудейская оппозиция учению о троичности лиц Божества", в-третьих, прослеживается "тенденция восстановления земного царства единого Бога в Израиле". Отсюда не удивительно, что всякий древнерусский читатель, склонный по натуре к критицизму и недостаточно твердо держащийся православия, вполне мог заразиться, прельститься таким текстом и принять его в качестве идейной опоры для собственных произвольных религиозных установлений, которые, естественно, должны были войти в противоречие с комплексом понятий, знаний, убеждений, обрядовых действований, выработанных и откристаллизованных в христианском соборном опыте богопостижения, богоисповедания и богослужения.

Другую разновидность нехристианских книг, популярных у еретиков, составили книги светские. Это - либо научные, либо паранаучные сочинения, которые опять-таки и своим происхождением и своим содержанием связаны были прежде всего с умственной жизнью средневекового еврейства. Так, книга "Шестокрыл" представляла собой славянский перевод трактата "Шеш кнафаим" - руководства по математическому определению лунно-солнечного движения, написанного в 1365 г. евреем Иммануэлем бен Яўаковом Бонфисом. И примечательно, что на Руси данная книга использовалась именно в гадательной практике. Читали жидовствующие и переводные труды по философии. Примером может служить "Книга, глаголемая логика" - пересказ сочинения "Миллот ха-хигайон", автором которого был известный еврейский ученый XII-ХIII в., раввинист Моисей бен Маймун (Маймонид). К текстам из круга еретиков принято относить также "Трактат о сфере" Иоанна де Сакрабоско, или Джона Галифакса, английского ученого XIII в.; это сочинение содержалось в одной из древнерусских "Космографий", переведенной, между прочим, с еврейского оригинала. Следует, наконец, отметить и такие сочинения, как "Учение луннику", "Рафли", "Тайная тайных" (или "Аристотелевы врата"). История названых книг опять-таки связана с еврейской средневековой литературой (связь их, кроме того, с арабоязычной традиций в данном случае не имеет значения). И важно, что, несмотря на различие в содержании, все они обнаруживают известное сходство, поскольку так или иначе касаются темы сокровенного, эзотерического знания. В них, например, имеются гадательно-астрологические разделы, где описаны некоторые способы предвидения будущего, а также приемы магического воздействия на реальность. Особенно показательны книги "Рафли" и "Тайна тайных": будучи текстуально связанными между собой, они, оказывается, близки также и к упоминавшейся уже "Логике" Маймонида. Данное обстоятельство свидетельствует не только о принадлежности означенных сочинений к одному кругу, но, думается, и о том, что их читатели - "жидовская мудрствующие" - сочетали интерес к естественным наукам, к рационалистическому образу мысли и познания с интересом к метафизике, мистике, оккультизму.

Итак, популярная среди еретиков нехристианская литература отличается в генетическом отношении очевидным единством с еврейской средневековой книжностью, причем, судя по указанным произведениям, книжностью именно раввинистического, а не караимского толка. Но вместе с тем нехристианская литература еретиков характеризуется еще и единством времени и места ее внедрения в сферу восточнославянской, в частности, русской умственной жизни. Действительно, по общепризнанному мнению, все названные выше тексты в виде древнерусских переводов появились на Руси во второй половине XV в.; то есть их появление вполне синхронно процессу зарождения и распространения ереси жидовствующих. Все эти переводы, кроме того, обладают заметной языковой общностью: они отражают более или менее плохое знание древнерусскорго литературного языка и содержат малорусские, белорусские, польские диалектизмы, а также гебраизмы. Такие черты позволяют полагать, что родиной данных переводов была литовская Русь, а их авторами, вероятнее всего, были лица еврейской национальности, проживающие здесь в XV столетии в весьма изрядном количестве. Кстати, как раз в Литву и Польшу и как раз к означенному времени переместились из Западной Европы центры еврейской образованности. Этим, несомненно, оправдывается известная убежденность относительно действительного влияния со стороны именно еврейской книжности и мысли на так называемое пробуждение общественного сознания, а точнее - увлечение еретическими идеями, имевшее место в Московском государстве в последней трети XV в. Такая убежденность, между прочим, вполне согласуется с тем, как на Руси интерпретировали саму ересь и еретиков современники-очевидцы, сохранявшие верность православию.

Должно однако отметить: мнение о еврейских корнях ереси не всеми признается. Так, в советской медиевистике учение жидовствующих иногда рассматривали на более широком фоне европейского гуманизма и классовой борьбы, избегая вместе с тем конкретизации в решении вопроса об истоках учения. Но ведь взгляд на жидовствование как на умонастроение, тесно связанное с влиянием со стороны еврейского менталитета, помимо вышеприведенных доводов, подтверждается также характером и существом собственного, оригинального текста, вышедшего непосредственно из среды русских еретиков. Я имею в виду "Лаодикийское послание" Федора Курицына. Действительно, в последнее время многие ученые пришли к выводу о связи этого таинственного текста с еврейской мыслью (правда, высказывались и альтернативные мнения: о связи памятника с античной или даже с христианской святоотеческой традицией). Причем те, кто усматривает в сочинении Федора Курицына еврейские корни, расходясь друг с другом в конкретике своих предположений (Дж. Файн, например, соотносит "Лаодикийское послание" с иудаизмом, Ф. Кемпер - с фарисейством, И. Мейер - с трудами Моисея Маймонида, Ф. Лилиенфельд - с каббалой), по существу, все же сходятся, поскольку так или иначе, но указывают именно на раввинистическую линию развития еврейской религиозной культуры как на очевидный источник влияния, из которого черпал вдохновение и идеи русский еретик Федор Курицын.

В этом отношении особенно реальной представляется связь "Лаодикийского послания" с каббалой. И вот почему. Во-первых, среди жидовствующих были в ходу некоторые ветхозаветные книги, переведенные на русский язык, как уже указывалось, прямо с масоретских оригиналов. Но ведь появление и распространение среди евреев текста "Священного Писания" в виде "Масоры", по мнению некоторых исследователей, связано как раз с каббалистической традицией. Во-вторых, распространяемые еретиками книги "Рафли" и "Тайная тайных" также содержат некоторые элементы, позволяющие судить о связи этих книг с каббалой - точнее, с ее символическим разделом, который посвящен обоснованию правомерности определенных спекуляций с буквами и числами - например, с помощью гематрии и нотарикона, якобы способных раскрывать таинственные пути божественной премудрости. Отмеченные соответствия и совпадения, во всяком случае, указывают на их глубинное, сущностное единство и представляются симптоматичными. Думаю, имея их в виду, исследователь может с полным правом конкретизировать общий вывод о еврейском культурно-религиозном влиянии на русских жидовствующих. И вероятнее всего таковое оказывалось со стороны именно каббалистов, которые в русле средневекового иудаизма представляли весьма сильное учено-религиозное течение, между прочим, конгениальное раввинизму и проистекающее из древнего фарисейства. Кстати, косвенным подтверждением вывода о генетической связи умствований русских еретиков с иудейской каббалой является то обстоятельство, что буквально тогда же - только чуть позже, в конце XV - начале XVI в., - и в Западной Европе каббала использовалась как положительный источник знания. Так, ее всерьез пытались приспособить к христианству (причем с целью создания более совершенной, чем все существующие, универсальной и синкретической теологии) итальянец Джованни Пико делла Мирандола и немец Иоганн Рейхлин. И, между прочим, в лоне католической церкви взгляды названных мыслителей-гуманистов были тоже квалифицированы как еретические. Без сомнения, отмеченная здесь культурно-историческая параллель не только оправдана, но и весьма показательна, - особенно если рассматривать ее в контексте хорошо известных контактов Московской Руси в XV в. как раз с Италией и Германией.

Итак, ересь жидовствующих, если говорить только о ее идейно-содержательной стороне, возникла: во-первых, на исторически подготовленной критикой и ложноучительством почве; во-вторых, как отражение общеевропейского гуманистического движения; в-третьих, под воздействием еврейской религиозной и научно-философской мысли. В результате духовно-интеллектуальное состояние некоторых русских людей было третировано умонастроениями, по существу всецело враждебными православию и основанным на нем устоям жизни. Будучи распространяемы тайно, эти умонастроения оказались тем более заразительны; будучи поддерживаемы в самых верхних сферах светской власти они угрожали быть тем более губительными. Хуле и попранию подверглось самое главное - вера, нормы поведения, святыни христиан. Реальность религиозной революции обрела катастрофические формы, ведь ее победа должна была радикально изменить жизнь нации - и не только в церковном отношении, но также в политическом, экономическом, культурном, а главное - относительно домостроительства Божия о спасении человечества.

Содержание "Просветителя"

Итак, в своем полном виде книга Иосифа Волоцкого состоит из исторического введения, или "Сказания о новоявившейся ереси…", и шестнадцати глав обличительно-полемического содержания, или "слов на ересь новгородских еретиков".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: век реферат, скачать бесплатно конспекты, образец титульный реферата.



1  2 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки