Рефераты | Сочинения по литературе и русскому языку | Тютчев Ф.И. и его поэтическое наследие
Тютчев Ф.И. и его поэтическое наследиеКатегория реферата: Сочинения по литературе и русскому языку Теги реферата: реферат государственный, сочинение Добавил(а) на сайт: Лагутов. Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! . . . . . . . . . . . О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность. |
Чисто смысловое значение приобретает у Тютчева и такой стихотворный прием, как внутренняя рифма. Не определяя собою строфической формы стихотворения, она лишь подчеркивает тот или иной оттенок содержания. В стихотворений "Cache-cache", например, неожиданное появление внутренней рифмы в последней строке четвертой строфы усиливает беспечно-игривый тон стихотворения:
|
Гвоздики недаром лукаво глядят, Недаром, о розы, на ваших листах Жарчее румянец, свежей аромат: Я понял кто скрылся, зарылся в цветах! |
В стихотворении "Слезы людские, о слезы людские...", не ограничиваясь рифмовкой в смежных строках слов "незримые" и "неисчислимые", поэт вводит еще в качестве дополнительной, внутренней рифмы слово "неистощимые". В результате такого повторения подряд трех многосложных рифм стихотворение приобрело отпечаток безысходной грусти:
|
Льетесь безвестные, льетесь незримые, Неистощимые, неисчислимые... |
Столь же оправдан у Тютчева внутренним содержанием и такой прием художественной изобразительности, как звукопись. Насколько мастерски пользовался Тютчев языком звуков, можно судить, например, по его знаменитому стихотворению "Весенняя гроза", где сами звуки напоминают читателю о резвых раскатах грома, или по замечательному стихотворению "Как хорошо ты, о море ночное...", весь ритм которого, подчеркнутый аллитерациями и ассонансами, вызывает слуховое ощущение грохочущей и движущейся морской стихии. В названных стихотворениях, которым не уступают по мастерству инструментовки и многие другие, например: "Тени сизые смесились...", "Море и утес"-только нагляднее и резче обнаруживаются те приемы звукописи, которые могут быть прослежены и в некоторых отдельных строках тютчевских стихотворений (например, сочетание взрывного "п" и плавного "л" в строке: "Как пляшут пылинки в полдневных лучах").
Поэзия Тютчева, как и многие другие выдающиеся литературные явления прошлого, далеко не сразу получила всеобщее признание. "О Тютчеве не спорят, - заявлял Тургенев, - кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии"44. Самая запальчивость этого заявления уже была свидетельством того, что о Тютчеве спорили. В высшей степени интересно признание Л. Толстого: "Когда-то Тургенев, Некрасов и К- едва могли уговорить меня прочесть Тютчева. Но зато когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта..." Впоследствии раздавались голоса, относившие Тютчева к числу поэтов-дилетантов и даже "посредственностей". Эти голоса сыграли свою роль. Тютчев в последней трети XIX века оказался основательно забытым поэтом. И не кто иной, как тот же Л. Н. Толстой, говоря однажды о Тютчеве, сетовал: "Его все, вся интеллигенция наша забыла... он, видите, устарел, он не шутит с музой, как мой приятель Фет. И все у него строго: и содержание и форма"45.
Из этого забвения в середине девяностых годов Тютчева извлекли символисты. Они подняли его на щит, как "учителя поэзии для поэтов", стараясь "приблизиться к совершенству им созданных образцов"46.
Однако восприятие тютчевского наследия символистами носило в значительной степени внешний характер, ограничивалось вариациями отдельных и далеко не основных мотивов его лирики и заимствованием у него приемов и форм их выражения. В истолковании поэзии Тютчева символистами было немало субъективного, одностороннего и внеисторичного. Глубоко ложное представление о нем как о родоначальнике декадентов показывало, насколько чужда оставалась символистам основная сущность тютчевского творчества.
Внутренне ближе других Тютчеву был только один представитель символизма, сумевший, однако, преодолеть эстетско-формалистическую ограниченность и политическую реакционность этого течения, крупнейший поэт дореволюционной России - Александр Блок. Ему, как и Тютчеву, свойственна была "безумная любовь" к жизни наряду с трагическим восприятием реальной действительности, "неотступное чувство катастрофы", вызванное ощущением непрочности и обреченности старого мира, постоянная "внутренняя тревога", пронизывающая его творчество и в конечном счете обусловленная "революционными предчувствиями".
Блок утверждал, что историческая эпоха внушает поэту, способному ее чувствовать, даже "ритм и размеры стихов". Поэзия Тютчева оправдывает это тонкое замечание. Ее тревожные тона и оттенки с необыкновенной выразительностью отражают тяготение поэта не только к изображению "стихийных споров" в природе и в истории, но и к воспроизведению их ритмов.
Время, отбросив все случайное и наносное в истолковании поэзии Тютчева, оправдало оценку, данную его творчеству Некрасовым, Тургеневым, Добролюбовым. Его стихотворное наследие получило широкое и достойное признание.
Еще в 1918 году, в первый год существования молодого Советского государства, Совет Народных Комиссаров постановил воздвигнуть памятники выдающимся деятелям русской и мировой культуры. В приложенный к этому постановлению и утвержденный В.И.Лениным список имен включено было и имя Тютчева47. Память поэта была ознаменована в 1920 году открытием мемориально-литературного музея его имени в подмосковной усадьбе Тютчевых Муранове.
В наши дни о Тютчеве более "не спорят". Его изучают и - что гораздо важнее - читают. Советский читатель хранит в золотом фонде русской классической литературы лучшие достижения этого лирика-мыслителя, вдохновенного я вдумчивого певца природы, тонкого и проникновенного выразителя человеческих чувств и переживаний. Именно теперь в полной мере подтвердились слова Некрасова, "ручавшегося" за то, что небольшую книгу тютчевских стихов "каждый любитель отечественной литературы поставит в своей библиотеке рядом с лучшими произведениями русского поэтического гения"48.
"Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников", т. I, Гослитиздат, М., 1955, с. 271-272; "Звенья", кн. 2, М.-Л., 1933, с. 259; Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. IX, М., 1950, с. 205; И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем, т. V, М.-Л., 1963, с. 427.
H.Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XIV, М., 1949, с. 488; А. М. Горький. Собр. соч., т. 13, М., 1951, с. 357-358.
П.Н. Лепешинский. На повороте, М., 1955, с. 112; В. Д. Бонч-Бруевич. Ленин о художественной литературе. "30 дней", 1934. N 1, с. 15.