Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Говорят, что за время существования издательского бизнеса в Росиии разными издательствами были предприняты четыре попытки «раскрутить» издание российской мистической литературы— все они потерпели фиаско. Пелевину удалось создать свою мистико-фантасмагорическую литературу, которая сегодня пользуется все большим и большим спросом.

Но из чего же сшит мистицизм Пелевина? В чем «загадочность» «писателя поколения тридцатилетних»?

На самом деле никакой загадочности нет— хотя бы потому, что сам автор буквально сует в лицо, порой беспардонно и навязчиво, ответы на загадки собственных литературных построений. Дело в том, что что Пелевин— апологет,— я даже скажу сильнее,— российский литературный м е с с и я буддизма. Мессия— рьяный, бесконечно преданный учению, через которое пришел спасать своего читателя, авторитарный и...

И агрессивный.

Как непохоже на «интересного», легко читаемого и, казалось бы, доброжелательного автора! Но об этом мы еще будем говорить. Сейчас о другом.

Мессия. Буддизм... Вот литературная суперзадача Виктора Пелевина— донести до читателя весть о буддистском освобождении сознания и основные положения буддизма. «Когда я говорю «труп», я имею в виду, что тебя ждет тот, кто сейчас живет вместо тебя»(«Жизнь насекомых»); «Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращенно— Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала» ( «Чапаев и Пустота); «Татарский чувствовал, что его мысли полны такой силы, что каждая из них— это пласт реальности, равноправный во всех отношениях с вечерним лесом, по которому он идет. Разница была в том, что лес был мыслью, которую он при всем желании не мог перестать думать («Generation П»). И так далее. Все это— буддизм в переложении Пелевина. И в принципе, в лейтмотивах и фабулах своих произведений автор достаточно монотонен: он всегда говорит об одном, ведет к одному. Например, его большие рассказы «Затворник и Шестипалый», «»Желтая Стрела» и «Принц ГОСПЛАНа»— совершенно однотипны по построению. Их герои переживают некоторые неприятные события в своем мире, который они считали единственно реальным и незыблемым, а потом обретают понимание того, что этот мир— не единственный, и из него можно выйти в счастливый свет и свободу. И выходят.

Вообще, в самом первоначальном внутреннем посыле Пелевина— доверительном изложении постулатов одной из мировых религий— нет ничего зазорного. Вряд ли кто-нибудь будет  предъявлять претензии поэтической проповеди православного христианства в «Лето Господне» Шмелева или ярком, динамичном и искреннем рассказе об интегральной йоге в эссе Сатпрема «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания». Все дело в том, каким образом это делается. Каким образом это делает Пелевин.

И получается ли это у автора.

Потому что если нет, то надо выяснить, ч е м платит читатель за несостоятельность авторского подхода.

Пелевин не справляется с темой. Это однозначно. Хотя бы потому, что совершает кардинальную ошибку: он преподносит буддизм как н е г а т и в н о е, а не позитивное учение. И, следовательно, изначально не признает ничего лучшего в этом мире: он утверждает иллюзорность реальности мира и, следовательно, всех тех материальных и духовных вещей и ценностей, которые в нем существуют. Он не понимает того, что прекрасно понимал Гаутама Будда: путь к истинному осознанию великой истины, к которой должен прийти адепт буддизма, Á происходит только через возвышение и облагораживание натуры, через позитивное усилие, а не огульное отрицание чего бы то ни было. А что Пелевин? «Сила ночи, сила дня— одинакова х...я». Это фраза из «Чапаева и Пустоты». И она полностью совпадает с мировоззренческим подходом автора.

Но это— не главная причина несостоятельности Пелевина-литератора-буддиста. Она— в другом. Буддизм— и именно поэтому он привлекает интеллектуалов по всему миру— на первом этапе является ментально изощреннейшей системой самоосознания. Вопросы, ответы на которые в других религиях оставляются на усмотрение слепой веры, в буддизме разрешаются размышлением над сказанным. Одним из инструментов такого размышления является парадоксальная логика, которая не имеет никакого отношения к логике формальной. Цель такого размышления (и последующих медитаций)— разбить вдребезги обыденную ментальность ищущего и привести его к осознанию неких истин. Как видно только из этого, занятия буддизмом— сложнейший и ответственный процесс. Пелевин же решает поднести читателю буддизм в обертке из «интересного». Литературно интересного. И добивается он только того, что создает действительно интересные, забавные диалоги, в которых демонстрируются возможности парадоксального восточного мышления. Это здорово развлекает интеллектуалов-эксцентриков, но вряд ли они при этом понимают, с чем имеют дело. А дело они имеют со сложнейшим учением, обращаться с которым надо очень бережно, иначе кроме наплевательства на все и вся, ничего не обретешь.

Пелевин не добивается ничего, кроме этого— наплевательства. Он становится тургеневским Базаровым сегодняшнего дня. Но по-другому и быть не должно. «В одну телегу впрясть не можно коня и трепетную лань»: невозможно сочетать остросюжетность с основательностью изложения постулатов мировой религии. Он не рассказывает об истоках буддизма, о великом сострадании к человечеству, которое испытал основатель буддизма принц Сиддхартха Гаутама перед тем, как двинуться в Путь, о трех великих принципах «восьмеричного пути»— правильной речи, правильных поступках и правильном образе жизни— нравственной основе учения. Пелевина вовсе не волнуют вопросы нравственности. Он их обходит. И в результате читатель получает нечто хулиганское, очень легкое и свободное. Наплевательское. Ура! Именно поэтому, кажется, проблемная молодежь является одной из наиболее широких читательских групп, знающих и любящих Пелевина: после его книг жизнь кажется проще.

Дальше— больше. Пелевин понимает, что не справляется с задачей. А на прямую проповедь не решается— преступать законы жанра нельзя. Его герои не могут серьезно и кропотливо заниматься буддизмом на страницах книги: читатель уснет. Поэтому они достигают измененных состояний сознания и осознания истин через алкоголь и наркотики. Его герой Петр Пустота из «Чапаева и Пустоты» с первых страниц романа начинает хлебать водку с кокаином, потом к нему присоединяется Чапаев и Котовский с огромными бутылями с  самогоном; Татарский из «Generation П» постоянно втягивает «в два сопла» кокаин, глотает таблетки ЛСД, периодически напивается, как свинья, жует мухоморы. При этом герои Пелевина ведут теософические споры, попадают в иные миры, разговаривают с неведомыми существами и открывают для себя дороги к освобождению сознания. По существу,— сделаем акцент еще раз— Пелевин не проповедует буддизм как таковой («срединный путь», «восьмеричный путь», преданность, дисциплина, очищение, нравственность, медитации, поклонение Будде и т. д. и т. п.): ему интересны результаты, которые достигают адепты учения. И вот к этим результатам— познанию Абсолютной Пустоты через сопутствующее познание иных, интереснейших, страшных и прекрасных миров— Пелевин ведет читателя, но кратчайшим путем. Водка, кокаин, цинизм, наплевательство на все лучшее, равно, впрочем, как и на все худшее в этом мире. Пелевин настолько увлекается процессом, что очень часто забывает о физическом состоянии своих героев. Они у него не страдают от похмелья, их мало тревожит абстинентный наркотический синдром. Тем не менее, судя по тем дозам алкоголя и наркотиков, которые употребляет, например, Татарский, он должен существовать в книге только в качестве неподвижного и стонущего мешка с костями, подлежащего срочной госпитализации.

Но Пелевин не был бы настоящим писателем, если бы не чувствовал, что нарушает принцип достоверности излагаемого. И поэтому он исправляет свою ошибку, педалируя на другое. Его герои— раз уж они поставлены в положение соллипсически мыслящих пьяниц и наркоманов,— очень достоверно следуют общеупотребительной пьяной лексике. Мат, грязная брань, циничные анекдоты и обороты речи— яркая примета книг Виктора Пелевина. Цитировать не решаюсь. Откройте любую из его книг наугад и вкусите от плодов творчества...

«Круто пишет»... Мне кажется, что если мы говорим о Пелевине, как о писателе, модном среди наших молодых идиотов с Арбата и «Манежки», то можно себе представить, к а к мессианские порывы Пелевина работают в их сознании.

У творчества Виктора Пелевина есть еще одна грань, обойти которую вниманием— значит упустить существенное. Пелевин не зрел как истинный буддист. Он ведет себя как воинствующий неофит. Он демонстрирует неординарную преданность учению и позволяет себе обливать грязью христианство. Его «Затворник и Шестипалый»— скабрезная пародия на евангельскую историю. Он топчет те вещи, которые испокон века являлись святыней для поколений и поколений русских людей. Да и не только русских. Христианство— это и православие, и католики, и протестанты, иезуиты, лютеране... Это люди, верующие во Христа во всем мире. Пелевин не оставляет от христианской идеи камня на камне. Ему наплевать на искреннюю веру миллионов. Ему не приходит в голову, что если христианство занимает столь значительное место в мире, если оно т о т а л ь н о значительно, то оно не может не нести в себе истины. Вот как понимает отношения Бога и человека, раскаяние и всепрощение один из его героев— бывший зэк: «Но кум (читай «Бог».— Прим. автора) тебе срок скостить может, особенно если последним говном себя назовешь. Он это любит. А еще любит, чтоб боялись его. Боялись и говном себя чувствовали. А у него— сияние габаритное, крылья веером, охрана— все дела...» И не стоит обольщаться: слова зэка— не мнение изломанного и извращенного героя, это мнение автора, ибо отрицание догматов христианства— один из рефренов во всех его произведениях.

Я не хочу вдаваться в теософические дискуссии. Возможно, что с точки зрения изощренной ментальности буддиста христианское учение не выдерживает никакой критики. Но ведь существуют надрелигиозне учения, в которых буддистская идея со всей своей сложностью и парадоксальной логикой компетентно и совершенно адекватно осмысляется и также подвергается сомнению. Но при этом не отвергается, а обнимается пониманием и ей с уважением отводится то место, которое она должна занимать в глобальном видении вещей. Пелевин же цинично и зло воюет, используя свой немалый литературный талант, компетентность современного образованного человека, сарказм, интеллект. Для чего? Разве Гаутама Будда позволил бы себе сегодня начать беседы об Абсолютной Пустоте с грязной ругани в адрес индуизма, мусульманства или христианства?

Получается, что Пелевин, выдавая вексель на истинное осознание себя, мира и жизни, мало что понимает...

Таким образом, можно констатировать только одно: литературное мессианство Пелевина— абсолютно провальное мероприятие. Автор пытается наиболее простым способом достучаться до сознания читателя и подает ему облегченную версию буддизма, буддизм «занимательный». И не решает свою суперзадачу, а достигает обратного. Он не «очищает» (общеупотребительный буддистский и индуистский термин) сознание читателя, а, скорее, загрязняет его. Он сваливает в одну кучу циничную брань, наркотики, отрицание всего и вся, агрессивное и безжалостное попрание чужой веры и обрушивает все это на страницы своих книг. И можно было бы не обращать на это внимания: мало ли существовало циничных авторов и кануло в лету? Но Пелевин искренен и силен. Он «интересен», талантлив и популярен. Он действует решительно и с неколебимым сознанием собственной правоты. Его читают и будут читать. «Самый загадочный», «круто»... Читать и не понимать, что же на самом деле происходит в книгах Пелевина и с теми, кто держит эти книги в руках.

Что происходит. И какая ведется работа, когда Виктор Пелевин с непринужденностью талантливого профессионала втягивает своего читателя в действо повествования.Á

Армина Багдасаря / Hелицензированное обдумывание запрещается

После прочтения Пелевина я, кажется, стала знать еще меньше. Пустота какая-то в голове. Я ненавижу это ощущение. Чувствую, что нужно что-то сказать, написать, но не могу. Ведь как бывает с другими книгами. Ты читаешь их, и буквально через пару глав в голове собственной появляется какая-то неявная, но очень серьезная идея. Ты чувствуешь это. Не можешь выразить пока словами. о эмоции уже переполняют тебя. В сознании выстраивается нечто вроде экрана, и ты видишь книгу! А Пелевина я НЕ ВИЖУ! Хочу, пытаюсь, но НЕ МОГУ!

Для начала лучше обратиться к более раннему памятнику художественной литературы мэтра российской прозы— «GENERATION «П». О нем много говорили еще прошлым летом. В июле, например, всем поступающим на журфак МГУ на творческом конкурсе задавали этот каверзный вопрос: «А вы читали «Поколение Пи»?

Да, я читала! И знаете, что осталось после этого, быть может, анального процесса? Всплывают (откуда и что?) только две вещи. Во-первых, это мухоморное общение Татарского со столбом-Гусейном еtс. (остальное сами вспоминайте, если можете). Во-вторых— последнее место работы главного героя. Именно место. Я имею в виду ковер с кокаином в кабинете Азадовского. Причем я нарочно проводила небольшой соцопрос, чтобы выяснить, кому что запомнилось в «П-и Пи». К сожалению, никто не порадовал новыми воспоминаниями.

А Пелевин крут. Надо же было на обложке написать: «Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данной книги, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается». Эх! Не дает нам дядя автор подумать. Выдает какую-то пустоту. а этот раз новым ингредиентом стал Чапаев. Но вы сами можете посмотреть, что это вышел за образ. А я лучше обращусь к тексту.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад по обж, диплом на тему, новшество.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки