Влияние женщин на становление дворянской культуры XIX века

Категория реферата: Сочинения по литературе и русскому языку
Теги реферата: контрольная работа 2, сочинение на тему образ
Добавил(а) на сайт: Махмудов.

Одним из немногих утешений был отзыв А.В. Дружинина, постоянного поверенного Ростопчиной в эти годы. "Даже в самых незначительных стихотворениях графини Ростопчиной смело проглядывает личность," - замечал критик в статье "Стихотворения Е.П. Ростопчиной, Я.П. Полонского и И.С.
Никитина." (1856), выражая уверенность, что "имя графини Ростопчиной перейдёт к потомству, как одно из светлых явлений нашего времени", и заключая: "В настоящую минуту она принадлежит к числу даровитейших наших поэтов".[7]

Интересно, что Евдокия Петровна Ростопчина принимает свою "отсталость" от века не как упрёк, а как защиту и знамя:

Я разошлася с новым поколеньем,

Прочь от него идёт стезя моя,

Понятьями, душой и убежденьем

Принадлежу другому миру я.

Иных богов я чту и призываю

И говорю иным я языком;

Я им чужда, смешна, - я это знаю,

Но не смущаюсь перед их судом.

……………………

Сном братьев и друзей моих далёко -

Он ополчил, окончив жизнь свою.

Немудрено, жрицей одинокой

У алтаря пустого я стою!

("Моим критикам" 1956 г.)[8]

В 1851 году, в подмосковном селе Воронове, Ростопчина заполняет своим скользящим "паутинным" почерком страницы нового романа о светской красавице
Марине Ненской, "счастливой женщине, убитой своим счастьем". Героиня изысканна и благородна, мы видим прекрасную женщину в голубом дымковом платье при свете высоких свечей. Поэтический идеал женщины, столь не похожей на неблаговоспитанных "эмансипанток", заполнивших страницы современных книг, бульвары и гостиные городов и глумящихся над всеми правилами нравственного и эстетического чувства.

" Да, тогда выучивали наизусть Расина, Жуковского, Мильвца и
Батюшкова. Тогдашние женщины не нынешним чета! Они мечтали, они плакали, они переносились юным и страстным воображением на место юных и страстных героинь тех устаревших книг; это всё, может быть, очень смешно и слишком сентиментально по-теперешнему, но зато вспомните, что то поколение мечтательниц дало нам Татьяну, восхитительную Татьяну Пушкина, милый, благородный, прелестный тип девушки тогдашнего времени," - рассказывает
Ростопчина о юности героини и вспоминает собственную. И сама Марина, черноволосая красавица, естественная и романтическая, не слегка ли завуалированная мадмуазель Додо Сушкова, увиденная через стекло лорнета пристальным взглядом "прекрасных и выразительных карих глаз" графини
Ростопчиной.[9] Нескромные читатели с появлением романа в журнале
"Москвитянин" (1851-1852) стали искать параллели в судьбе автора и её alter ego Марины, и без труда находили. " … до меня дошло, что в высшем петербургском обществе очень восстают на мой роман, уверяют, что я в нём описала себя, рассказывала свою жизнь, что в нём узнаются известные лица, и теперь существующие в обществе, что это цинизм. … Есть ли на свете писатель, кого бы не упрекали тем же самым, и не всегда ли, и не везде ли праздные сплетни и безучастные толки света старались злоумышленно смешать автора с его героем, видеть самого создателя какого-нибудь типа в лице, им представленном, и в чертах безмолвного творения порицать и оскорблять его творца, невольно беззащитного, чтоб терпеливо сносить личные на него нападения?… Не тоже ли было и с Де Сталь, которую наперёд хотели видеть и в
Коринне и в Дельфине? Не тоже ли было и с Байроном …" - не сдерживает раздражения Ростопчина.[10] И она права и не права одновременно - поскольку повод к этим неприятным сближениям подала сама.

Конечно, "Cчастливая женщина" - не интимный дневник графини
Ростопчиной. Обстоятельства биографии автора и героини похожи, но не тождественны. Неудачное замужество Додо Сушковой не роковая ошибка Марины
Ненской, обманутой искусным притворством немолодого жениха. Выбор Евдокии скорее всего можно назвать браком по расчёту; муж был не старше, а моложе и по-своему, несомненно, любил её. Просто лишённая романтической любви,
Ростопчина столкнулась с прозаической семейной жизнью вдвоём с взбалмошным и, кажется, не очень романтичным человеком. Не срисован с князя П.А.
Мещерского или с А.Н. Карамзина, сын историографа - их молва назвала возлюбленными графини и Борис Ухманский. Образ Марии скорее не так автобиографичен, как автопортретен.

" … в книгах её так много похожего на лирический дневник … . Но самая жизнь, запечатлённая в этих воспоминаниях, похожа на странный роман… " - так лаконично и тонко очертил жизненную канву Ростопчиной Владислав
Ходасевич в посвящённой ей статье.[11] В этой характеристике он невольно следует самой поэтессе, писавшей П.А. Вяземскому по поводу последнего издания своих стихотворений: "Это листки из сокровеннейшего дневника моего сердца, которые до сих пор хранились под спудом и не показывались никому".[12]

Ростопчина была лирической поэтессой "в высшей степени"; её стихотворения - почти всегда признания, с точными датами и посвящениями, намеками на понятные ей и близким события. Стирая черту между своей жизнью и её словесным преломлением, Ростопчина одновременно и придавала осязаемость традиционным поэтическим формулам, и подчиняла свою биографию условностям литературы. Это была квинтэссенция романтического видения.

Проза, поэмы, драматургия Ростопчиной родственны её лирике.
Внутренняя близость к поэзии особенно проявилась в "Счастливой женщине" - и в недостатках, и в своеобразии романа. Он получился слишком растянутым, часто риторичным в отступлениях и не лишённым мелодраматичности.
Причудливое смешение аналитичности и моралистики, свойственной веку восемнадцатому, и конфликтов светской повести В.Ф. Одоевского или В.А.
Соллогуба не создавала романную форму, и произведение оставалось как бы незавершённым. Но "Счастливая женщина" не была и всего лишь подражанием романтической повести. Поэтическая героиня Ростопчиной одновременно жертва и порождение не идеального окружения: свет преследовал её чувства, но и одухотворял существование Марины. Коллизия "Счастливой женщины" оказалась как бы (слабым и бледным, конечно) предвосхищением истории Анны Карениной.
Романтическая поэтика, может быть, неожиданно для самой писательницы, нарушалась и бралась под сомнение.

Впрочем, не вполне романтическим оказался и идеал писательницы. Образ женщины, требующий поклонения и защиты, представлялся Ростопчиной несовместимым с формально - юридической, "непоэтичной" и "безнравственной" идеей эмансипации, свободы брака и любви, которой посвятила свои романы
Жорж Санд. Цензура рассудила иначе.

"Он мне кажется сомнительным в смысле нравственном и плохим в литературном отношении" - так характеризует роман цензор Ржевский в письме
Погодину. Издатель сообщает о мнениях, своих и цензора автору. Ответ
Ростопчиной на высказанные ей Погодиным замечания резок, отступать она не намерена: "Я ни слова, ни полслова не переменю", - заявляет писательница и упрекает издателя "Москвитянина", что тот боится "ультра православных злословных".[13]

Роман читает Л.А. Мей и убеждает цензора изменить мнение. В архиве
Погодина сохранилось письмо поэта: "Поехали к Графине и прослушали роман
(оканчивающийся громовым письмом). Роман оказался (по моему мнению совершенно удобопропускаемый, по мнению Ржевского - пропускаемый за многими исключениями. И с разрешения Владимира Ивановича.[14]). Что делать? … во 2- м часу я во всяком случае буду у Ржевского - кто знает? Утро вечера мудренее? … Роман Графини вообще очень хорош, местами восхитителен", - сообщает Мей издателю.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки