Предыдущая страница реферата | 5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 | Следующая страница реферата

Гроссман не идеализирует евреев. Он рассказывает о Ревекке, задушившей младенца, чтобы он плачем не обнаружил место укрытия, об алчности, неряшестве. Все это есть на страницах его романа. Но есть и Софья Осиповна, отдавшая последние секунды жизни на облегчение участи маленького Давыда, есть умирающие дети, которым "не стать музыкантами, сапожниками, закройщиками. Что же это будет, когда всех поубивают? И я ясно сегодня ночью представила себе, как весь этот шумный мир свадебных обычаев, поговорок, субботних праздников уйдет навек в землю... мы исчезнем... ".

Писатель взывает к обязательному гуманистическому принципу: надо уважать все народы, нельзя принижать ни одну нацию. Гроссман отстаивал жизненное право каждого народа жить свободно и достойно в содружестве всех наций.

Писатель искал объяснение тому, что десятки миллионов людей были пассивными свидетелями гонения евреев и объяснил это страхом: "... этот страх особый, тяжелый, непреодолимый для миллионов людей, это тот, написанный зловещими, переливающимися красными буквами в зимнем свинцовом небе Москвы - Госстрах!".

Страх порождает покорность. Начав с описания покорности евреев, идущим к рвам массовых расстрелов из гетто, едущих в эшелоне в лагерь уничтожения, Гроссман поднимается до общих выводов о массовой покорности, заставляющей безропотно ждать ареста, наблюдать за уничтожением пленных. Покорность уродует людей, вспомним тихого и милого старичка палача, который совершая казни, просил разрешения передать одежду казненного в детский дом. Вспомним другого исполнителя приговоров, который пил, тоскуя (без дела, а когда его отчислили от работы, стал ездить в колхозы колоть свиней, привозил с собой в бутылках свиную кровь, - говорил, что врач прописал ему пить кровь от малокровия.

Покорность и податливость являются для автора синонимами доносительству, жестокости. В романе Гроссмана есть люди и нелюди. Он показывает, как возле печей крематория в лагере уничтожения для советских военнопленных действуют Жученко и Хмельков. Жученко был из людей со сдвинутой психикой, он был внешне неприятен, руки его с длинными и толстыми пальцами всегда казались немытыми. Бывший же парикмахер прошел в плену все мучения побоев, голода, кровавого поноса, издевательств, подсознательно выбирая все время одно - жизнь, "большего он не хотел". И однажды он понял, что они с Жученко одинаковы, ибо людям безразлично, в каком душевном состоянии совершается истребительское дело. Хмельков "смутно знал, что в пору фашизма человеку, желающему остаться человеком, случается выбор более легкий, чем спасенная жизнь - смерть". В этом еще одна из главнейших идей книги: правильность выбора судьбы определяют не небеса, не государственный суд и даже не суд общества, а "высший суд - это суд грешного над грешным". "... раздавленный фашизмом грязный и грешный человек, сам испытавший ужасную власть тоталитарного государства, сам падавший, склонявшийся, робевший, подчинявшийся произнесет приговор. Виновен!". В этом сконцентрирован ответ писателя на вопросы о роке, судьбе, воле и безволии человека. Судит тот, кто выстоял в смертельной схватке. В. Гроссман не хотел, чтобы человек привыкал к предательству, лжи, насилию, унижению, произволу. Его беспокоило то, что люди не очень-то хотят помнить, через что прошли сами. Речь идет о событиях больших и малых: о массовом уничтожении евреев в фашистских лагерях смерти, о повседневном героизме защитников Сталинграда, о борьбе с "космополитами" в физическом институте, о мытарствах невиновных.

Вот почему Гроссман утверждает, что жестокая несоизмеримость Истории и Жизни преодолевается каждой жизнью, прожитой достойно. Вот почему он проводит главных своих героев через три самых важных события для страны: коллективизацию, репрессии, гонения по национальному признаку. Но, кроме перечисленных в романе "Жизнь и судьба", поднимаются не менее важные по значимости, хотя менее приметные внешне проблемы. Объем данной работы, конечно, не позволяет осветить их все, остановимся на некоторых, возможно, более интересных для старшеклассников.

КАКОВО ОТНОШЕНИЕ К ВОЙНЕ САМОГО АВТОРА?

Есть в тексте ключевая сцена, которая раскрывает позицию автора в представлении войны: после мощного взрыва, под непрекращающейся бомбежкой в одной воронке оказались советский разведчик и немец: "Они смотрели друг на друга. Обоих придавила одна и та же сила, оба они были беспомощны бороться с этой силой, и казалось, она не защищала одного из них, а одинаково угрожала и одному, и другому.

Они молчали, два военных жителя. Совершенный и безошибочный механизм - убить, которым они оба обладали, не сработал.

Жизнь была ужасна, а в глубине их глаз мелькнуло унылое прозрение, что и после войны сила, загнавшая их в эту яму, вдавившая мордами в землю, будет жать не только побежденных.

Они, словно договорившись, полезли из ямы, подставляя свои спины и черепа под легкий выстрел, непоколебимо уверенные в своей безопасности.

Климов и немец вылезли на поверхность, и оба посмотрели: один на восток, второй - на запад, - не видит ли начальство, что они лезут из одной ямы, не убивают друг друга. Не оглянувшись, без "адью" пошли каждый к своим окопам... ".

И в той и в другой армии люди убивают людей по какой-то не ими придуманной обязанности, причем, непременно есть кто-то, приглядывающий за убийством. У Гроссмана нет традиционного описания озверевшего врага. Писателя больше волнует психология немецкого солдата, оказавшегося не по своей воле на чужой земле: "Они шагают особой походкой, которой ходят потерявшие свободу люди и животные... Кажется, одно синевато-серое лицо на всех, одни глаза на всех, одно на всех выражение страдания и тоски. Удивительно, сколько оказалось среди них маленьких,. носатых, низколобых, со смешными заячьими ротиками, с воробьиными головками. Сколько черномазых арийцев, много прыщавых, в нарывах, в веснушках". Нет в этих словах желания писателя унизить вражеских воинов, звучит боль за них; "Это шли люди некрасивые, слабые, люди, рожденные мамами и любимые ими. И словно исчезли те, нелюди, нация, шагавшие с тяжелыми подбородками, с надменными ртами, белоголовые и светлолицые, с гранитной грудью".

Гроссман сравнивает солдат враждующих армий и находит, что они в чем-то похожи "на те печальные и горестные толпы несчастных, рожденных русскими матерями, которых немцы гнали хворостинами и палками в лагеря, на запад, осенью 1941 года".

Писатель понимает, что его чувства к немцам не все разделяют, поэтому он не скрывает, как воспринимали измученные мирные жители своих гонителей: "Чувство ненависти, возникнув, искало и не могло найти своего приложения... Такими недобрыми были взгляды людей, что немцы с облегчением шли в темный подвал и не спешили выходить из него, предпочитая тьму и зловоние наружному воздуху и дневному свету".

Однако симпатии Гроссмана все же на стороне тех, кто не потерял человеческого достоинства, офицерской чести в жестокой войне. Вспомним пленного немца, который преодолевал дорогу на четвереньках: "Кусок одеяла, с вылезшими клочьями ваты, волочился следом за ним. Солдат полз торопливо, по-собачьи перебирая руками и ногами, не поднимая головы... Полковник подождал, пока пленный поравняется с ним и пнул его. "И некрепкого толчка хватило, чтобы перешибить воробьиную силу... Руки и ноги его расползлись в стороны. Он взглянул снизу на ударившего его: в глазах немца, как в глазах умирающей овцы, не было ни упрека, ни даже страдания, одно лишь смирение".

Имеющий душу, да не сможет вынести этой картины. Среди многих советских солдат нашелся и такой, кто сказал старшему по званию: "Русские люди лежачих не бьют. Вы мерзавец". А когда водитель с пренебрежением к "выходке" своего начальника, рисуясь, сказал: "Я не имею к ним жалости. Могу пристрелить", Даренский одернул его: "Ты бы их стрелял в сорок первом, когда бежал от них, как и я, без оглядки".

Традиционное отношение русских к пленным, знакомое нам с 1812 года и передано в толстовском аспекте.

А есть и другие примеры, неувиденные Л. Н. Толстым в русской армии времен Отечественной войны. Боец Булатов рассказывал, как увидел немца в обнимку с женщиной, шедшего по дороге, заставил их упасть на землю и, "прежде чем убить, три раза дал им подняться... А убил я его, когда он над ней стоял, так крест-накрест и полегли на дорогу".

Долгое время считалось великой доблестью убить больше врагов. Ветераны войны на встречах с молодежью обнародовали свои трофеи. Но вот эпизод из книги Гроссмана, заставивший глубоко задуматься над "победой" Булатова, "на сегодняшний день" имеющего 78 фрицев. Чьих-то детей, чьих-то отцов...

Сталинград преобразил завоевателей, они осунулись от голода и коченели от холода. Они оставили сталинградцев без крыши, без хлеба. Война уравняла человеческие потребности захватчиков и победителей, "... пленный отдирал от земли листья капусты, выискивал крошечные, величиной с желудь, замерзшие картофелины, в свое время по мизерности размера не попавшие в котел. Из-за каменной стены вышла высокая старуха в рваном мужском пальто, подпоясанная веревкой, в стоптанных мужских бутсах. Она шла навстречу солдату, пристально глядя в землю, крючком из толстой проволоки ворошила снег.

Они увидели друг друга, не поднимая головы, по теням, столкнувшимися на снегу.

Громадный немец поднял глаза на высокую старуху и, доверчиво держа перед ней дырявый, слюдянистый капустный лист, сказал медленно и потом торжественно: "Здравствуйте, мадам".

Старуха, неторопливо отведя рукой шмотье, сползавшее ей на лоб, взглянула темными, полными доброты и ума глазами, величаво, медленно ответила: "Здравствуй, пан".

Me без горечи и иронии заканчивает этот эпизод Гроссман: "Это была встреча на самом высоком уровне представителей двух народов".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: антикризисное управление, урок мира конспект, диплом рф.



Предыдущая страница реферата | 5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки