Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10

Тогда на сцену выступает величайшее, всемирное явление — христианство. Тут впервые человечество узнает, что природа людей духовна, что человек в сущности своей есть дyx. Ho время духовного Царства не пришло еще: люди не могут пока действовать на основании своей внутренней правды и свободы. Несмотря на сознание своей духовности, им нужна внешняя власть, которая, однако, не отрицала бы их духовности. Является государство церковное — папство.

Принцип христианства, принцип внутренней свободы и духовности мог развиться только в германском мире. Здесь — старость разума. Только германский дух оказался способным постигнуть абсолютную истину и paзум. поселившись в него после стольких блужданий, находит наконец возможным осуществить свою конечную цель — самопознание. Завершением истории является протестантизм, (но его появлению предшествуют суровые средние века. Прежде, однако, чем сказать о них несколько слов, сделаем маленькое отступление.

История для Гегеля есть история абсолютного разума. Как мы видели, на протяжении стольких веков он не знает ни минуты покоя. Начав с крайнего Востока, он все далее переселяется на Запад, «беспокойно волнуясь», переходит он от одного народа к другому. Что же двигает им? Какая таинственная сила заставляет его то и дело менять свое место, свою форму, стремиться к духовности, к внутренней свободе?

«Разум, — отвечает Гегель, — развивается по необходимости, процесс его развития начинается еще в то время, когда он слеп и бессознателен. Законы же его развития — законы логики». И в биографии мы уже видели, что «Логика» - это ключ к пониманию всей системы Гегеля. В конце концов, деятельность гегелевского разума безлична, это чисто логический процесс развития идеи, который наш философ воплотил, между прочим, и в истории человечества. На сцену выступает знаменитая гегелевская триада — тезис, антитезис, синтез, то есть положение, отрицание и примирение первого со вторым — те три ступени диалектического развития, через которые проходит и абсолютный разум. Для мало упражнявшегося в философии читателя подобная «триада» может показаться и произвольной, и затруднительной для понимания, не обойтись без ее разъяснения — нельзя; без нее нет и философии Гегеля. Простоты ради обратимся к примерам. Минуя частности,ГГегель делит историю на три крупные части: Восток, классический мир и мир христианско-германский. Первый представляет из себя тезис, второй — его отрицание, третий — отрицание этого отрицания и полное примирение всех противоречий. Эти противоречия: духовное и мирское, конечное и бесконечное. На Востоке, на первой ступени своего развития, разум не сознает своей свободы, подчиняясь деспотизму политическому и религиозному, он «спит», но в этой малоподвижной жизни заключается уже все то, что составляет сущность истории человечества, все ее содержание. Это, повторяем, тезис, положение: разум свободен, но он не сознает этой свободы, внутренняя его работа еще не начиналась: он молчит в Китае, грезит в Индии, но нет еще ни беспокойного метания, нет стремления выяснить себя, свою сущность. Он живет, но эта жизнь подобна прозябанию и процессу. Человек не борется, не протестует, он склонился перед фактом жизни и жизненной необходимостью, он не сознал себя как отдельное существо. Религия уничтожает его личность, поглощая ее в представлении о бесконечном; жизнь задавила его своим религиозно-политическим деспотизмом. Как же может разум сознать свою свободу? Для этого ему прежде всего надо пройти период отрицания своего прежнего положения. Вместо бесконечного и общего, господствовавшего на Востоке в формах ли религиозных представлений или государственной жизни, является господство конечного и индивидуального. Греческие боги — это люди, жизнь человека ограничена землей, каждый грек признает в себе отдельного человека. В государственной жизни господствует партикуляризм. Общее и единое Востока разделилось на тысячи частей. Это — антитезис. Разум идет дальше. Он уже выяснил себе, что существуют противоречия: конечного и бесконечного, общего и индивидуального. Как примирить их? Он достигает этого в новой Европе, где личная свобода уживается с требованиями целого, то есть государства, где бесконечное (наши религиозные представления) воплотилось в конечных формах — церкви, где духовное примирилось с мирским и церковь слилась с государством. Разум, по-видимому, вернулся к своему исходному пункту, к тезису; на последней ступени, как и на первой, одинаково нет никаких противоречий, но теперь уже разум стал сознательным и свободным.

Возьмем еще один пример. В первый период средних веков господствует внешнее единение под господством франков. Франкское государство поглотило нации, церковь, личность. Но под покрытием внешнего единства таятся противоречивые элементы — отдельных народов и франкской державы, индивидуума и деспотического государства, власти духовной и мирской. Противоречия быстро выступают на сцену: отдельные нации восстают против франков, отдельные лица против государства, церковь против мирской власти, результатом чего явилось распадение франкской монархии, феодальная система и отделение церкви, ее самостоятельное воинствующее положение. Противоречия остались, они только воплотились в жизненные формы и чем дальше, тем больше они развиваются. В их развитии, обострении проходит вся средняя история. Жизнь ужасна: она преисполнена отрицанием, и, чтобы найти правду, дающую возможность жить, люди отправляются на Восток для освобождения Гроба. Но неудача крестовых походов убеждает их, что истину надо искать в себе. Разум начинает метаться: Возрождение, книгопечатание, открытия и изобретения быстро следуют друг за другом. Наступает Реформация и примирение противоречий: церковь сливается с государством, личность примиряется с ним.

Этой своей триадой, этим движением противоречий Гегель объясняет всю историю как в частях, так и в общем. Надо согласиться, что у него получается очень стройная картина жизни человечества. История вытянута в одну линию, все служит одной цели, повсюду господство непреложного логического закона. Но вместе с тем очевидно, что так рассматривать историю нельзя: объяснение Гегеля произвольно, он берет только те нации, которые ему нужны и на столько времени, на сколько это ему нужно, а затем преспокойно отбрасывает их. О многих народах он совсем не говорит. Для него, например, не существует ни Византии, ни славянства. «Тогда как, — говорит Н. И. Кареев, — история представляет из себя течение многих параллельных рек, у Гегеля только одна река», им самим выдуманная.

Но критиковать Гегеля здесь не место. Спросим лучше себя, какой смысл его философии истории? В ней, очевидно, господствуют две идеи — идея развития и идея абсолютной бесценности личной человеческой жизни. Первая сближает философию Гегеля с философским движением XIX века вообще, вторая делает ее не особенно симпатичной, чисто фаталистической. Все части, все периоды истории Гегель представляет взаимно солидарными, взаимно друг друга дополняющими. У него нет ничего лишнего, случайного, произвольного: все строго логично и все безусловно необходимо. Каждая рассматриваемая эпоха есть необходимая стадия развития разума. Эта стадия предполагает известные политические и общественные формы, известные нравы, верования, убеждения. Стадия проходит и уносит за собой все обусловленное ею. На ее место является другая, логически необходимо вытекающая из первой. И так далее. Как оптимист, Гегель все развитие человечества объединяет под принципом прогресса в сознании свободы, в распространении этой свободы на всех. В конце концов каждый свободен, каждый сознает свою свободу. Достигло ли человечество такого состояния? Хотя Гегель и говорит иногда, что процесс развития разума бесконечен, однако на поставленный вопрос он отвечал утвердительно. Следовательно, дальше некуда идти и совершенно правы гегелианцы, спрашивая себя: «Что делать дальше абсолютному разуму, раз он познал себя в философии Гегеля?» Эта философия как для ее автора, так и для его учеников являлась завершением всего умственного движения человечества. Принципы всех прежних систем как уничтоженные моменты содержатся в гегелевской философии, развития дальше, к высшему — нет. Проводя в своих сочинениях идею эволюции, трансформизма, Гегель, повторяем, шел рука об руку не только с философским, но и научным течением XIX века. Ставя этой эволюции точку, он совершил, конечно, грубую ошибку, но и эта ошибка характерна для него и может быть понята лишь из данных о его личной жизни, то есть из его биографии. Стоит только спросить себя, какую массу самодовольства, самоуверенности надо иметь у себя на душе, чтобы провозгласить себя завершителем того умственного движения, которое продолжалось целые тысячелетия; каким надо быть педантом и доктринером, чтобы наперекор фактам живой жизни, наперекор всеобщей неудовлетворенности признать бесплодными и ненужными усилия людей к счастью и справедливости? Гегель или не видел этого, или не хотел видеть; его личное настроение опять вторглось в систему и с точки зрения трансформизма круто повернуло ее на точку зрения абсолютного, уже достигнутого совершенства.

Уже одним своим утверждением, что дальше некуда идти, Гегель протягивал руку реакции. Но еще ближе подходил он к ней своим пренебрежением к личности, своим оптимизмом, своим фаталистическим миросозерцанием. На самом деле, рассматривая философию истории в ее целом, мы видим, что Гегель совершенно игнорирует личное творческое начато в жизни. Все нужно, все полезно, все хорошо не потому, что оно служит человеческому счастью, а самосознанию разума. В гегелевской истории мы не видим ни наций, ни людей; перед нами разум, абсолютное начало жизни и ее абсолютное содержание. Люди — средство; разум пользуется ими для своих целей и с хитростью эксплуатирует их страдания. Перед гегелевским разумом в начале его исторического поприща открывается неизвестная таинственная страна, которую он во что бы то ни стало должен изучить и исследовать. Но сам он в эту страну не идет, а отправляет туда людей, целые племена и народы. Исследовать таинственную область дело нелегкое и опасное: это своего рода меотийское болото, где ничего не стоит затеряться среди лесов, непроходимых топей, трясин и т.д. Хитрый разум как будто знает это и употребляет на пользу себе человеческие страсти. Он возбуждает честолюбие, стремление к славе, все другие чувства, лишь бы побудить смертных к трудному и опасному путешествию. Какое ему дело, почему идет человек в эту таинственную страну. Из-за славы, или от отчаяния? Важно одно — достижение цели, важно, чтобы каким бы то ни было путем смелые пионеры принесли весть, а перенесенные ими трудности становятся исключительно на их личный счет. Не беда, если многие погибнут даже: эти жертвы нужны. Такова в конкретном образе точка зрения Гегеля и его разума на человеческую жизнь и человеческое счастье. Человек — средство на всем пути развития истории.

Что же такое человеческие идеалы? Для Гегеля никаких человеческих идеалов не существует. Он отрицает их безусловно. Ценность человеческой жизни относительна, а не абсолютна. Абсолютную ценность, то есть такую, которой все должно служить, имеет лишь идея. Идея эта, рассматриваемая как существо, проникнута иезуитской моралью, удивительным самодовольством и даже жестокостью. Надо согласиться, что, рисуя свой портрет, Гегель отнюдь не приукрашивал его.

Теперь уже связь гегелевского учения с реакцией очевидна Реакция в общественной жизни, где бы и при каких бы обстоятельствах она ни происходила, всегда своим исходным пунктом имеет пренебрежение к личному творческому началу в жизни. Только это личное начало и создает идеалы, только оно и обусловливает движение вперед. Прогресса в природе никакого нет, прогресс — это наше собственное понятие, наше собственное стремление, внесенное в жизнь природы. Когда мы говорим, что такое-то явление прогрессивно, мы тем самым говорим, что оно благородно, справедливо, что оно содействует нашему счастью. А какое дело природе до благородства, справедливости и нашего счастья? Прогресс — наше собственное, человеческое, путь прогресса — это достижение человеческих идеалов. Гегель же признавал только прогресс разума, а о человеческой личности и человеческом счастье нисколько не заботился. Мы видели его в Берлине ратующим против немецкой молодежи, либерализма и прочего. Более последовательным нельзя было и быть. С одной стороны, мировой процесс завершен, с другой — какое право имеет человек выдвигать на сцену свою волю, свои чувства, раз лично он никакой ценности не имеет? Разве его счастье кому-нибудь нужно, разве разум выражается в нем? Представителем разума Гегель считал не личность, а государство. Поэтому-то он и учил, что государство всемогуще, что оно — земной бог и может делать с отдельным человеком все, что ему заблагорассудится. Повторяем, пренебрежение к личному началу в истории реакционно по самой сущности своей. Утверждая, что личность, ее идеалы ничего не значат, мы становимся или на точку зрения безличной эволюции, при которой нам нечего делить, или приходим к взгляду, что человек есть средство для какой-нибудь другой, вне его находящейся цели.

Этому, в сущности, и учил Гегель. Почему же так увлекались им русские люди, и притом лучшие люди в России? Перечислим только некоторые имена, чтобы, так сказать, конкретно изобразить значение гегелевской философии для России. Список длинен. Белинский, Герцен, Станкевич, Тургенев, Грановский — это лучшие, за ними еще целая масса. Не говоря уже о влиянии Гегеля на наших юристов: Чичерин, Редкин были гегелианцами. Правда, увлечение Гегелем было только эпохой в личной жизни каждого из деятелей 40-х годов, но этого увлечения не миновал почти никто. Что же такого увлекательного в философии Гегеля?

Нам уже не раз приходилось указывать на то, что эта философия обнимает собою всё. Гегель был прав, утверждая, что его система — итог всего, сделанного ранее метафизической мыслью. На воображение она производит впечатление грандиозное, поражающее. Один человек, одна система отвечает на все вопросы, выясняет смысл, цель и назначение бытия. Поверьте Гегелю — и для вас нет более загадок жизни. Затем, эта система наукообразна: подкопаться под нее дело нелегкое; для этого надо обладать такими же сведениями, какими обладал сам Гегель, а эти сведения громадны. Не только ведь русские люди верили Гегелю, ему верила одно время почти вся Европа. Что наука! Наука в это время была разрознена, представляла из себя груду необобщенного, неразработанного материала. Она могла, как и теперь, удовлетворить только жажду познания, но ответить человеку на самые дорогие для него вопросы о сущности жизни, ее цели, ее назначении она была не в состоянии. Да и теперь эти вопросы для нее не существуют; а странно, как же можно жить не разрешив их? Когда отбрасываются ответы, даваемые религией, то что же остается? Пустое, ничем не заполненное пространство. Поверив же в философию Гегеля, с таким затруднением встречаться уже не приходится: его система охватывает все, его система дает ответ на все.

Правда, бывают эпохи такой усиленной жизни чувства, такой бодрой общественной жизни, такой деятельной любви к ближнему, такой деятельной заботы о нем, что вопросы бытия отступают на второй план. Но подобные эпохи редки, исключительны. Тридцатые и сороковые годы во всяком случае к ним не принадлежат. Обиженный жизнью, окружающим ее формализмом, жестокостью, человек инстинктивно искал какого-нибудь примирения с действительностью, и не какое-нибудь, а с виду совсем хорошее, совсем разумное примирение давала ему философия Гегеля. В ней он находил программу для своей деятельности, она указывала ему на великое содержание жизни, успокаивала его тревожное личное чувство. Поражая воображение своим грандиозным размахом, она действовала, как гашиш, как представление о нирване. «Забыть о себе», «слиться с бытием», «созерцать» — таковы ее практические выводы. Надо согласиться, что они успокоительны.

Но это, так сказать, отрицательное значение гегелевской философии; у нее есть и положительное.

В тридцатые и сороковые годы русская мысль во всяком случае находилась в периоде младенчества. Не было ни науки, ни философии, но потребность того и другого была. И вдруг русскому человеку предлагают систему, охватывающую собою всё, дающую ответ на всё, примиряющую его с жизнью, с действительностью, оправдывающую его ничтожество, открывающую перед ним бесконечное созерцательное наслаждение!

Мудрено было не увлечься — и гегелианство стало дорогим гостем в России. Сколько надо было усилий ума, чтобы усвоить себе систему берлинского мудреца, сколько времени уходило на обсуждение диалектических тонкостей! Это наполняло жизнь, мало того, заставляло пересотреть все свои взгляды, все свои убеждения.

Русские люди задумались и притом очень серьезно. Благодаря различию в индивидуальности тех, кто штудировал Гегеля, его философия произвела различное впечатление. Воспитавшись на ней, одни стали западниками, Другие — славянофилами. Началась та знаменитая борьба мнений, первым проявлением которой можно считать «Философические письма» Чаадаева, помещенные в «Телескопе» за 1836 год, — борьба, наполнившая собою всю деятельность Белинского и, в сущности, продолжающаяся еще и до сих пор. Вопрос, являющийся яблоком раздора, ставится, надо сказать, очень странно. Спрашивается, где истина: на Западе или в России? Крайние западники отвечают: истина только в Европе, крайние славянофилы — истина только в России. Поэтому первые проповедуют полное самоотречение, вторые — полное самодовольство. Первым и, пожалуй, самым крайним западником был Чаадаев. Рабски следуя за Гегелем, он вполне соглашался с положением последнего, что саморазвивающийся дух воплощается не во всех, а лишь в некоторых избранных народностях. Для настоящего времени такая народность — германцы. Их привилегированое положение будет продолжаться и в будущем, так как, пребывая в них, разум познал себя и больше ему делать нечего. Славяне к числу избранных народностей не принадлежат: разум не сделал им чести и не поселился в них; в их жизни не выражено никакой идеи; своего, нужного для разума, содержания у них нет. Поэтому им остается только отречься от самих себя, забыть все свое прошлое и усвоить западную цивилизацию, в коей вся истина. Наше прошлое никому не нужно, наше будущее никому не интересно. Индивидуальности у нас никакой нет, так как индивидуальность — по Гегелю — представляет из себя стадию логического развития разума. Чтобы у народа была индивидуальность, необходимо, чтобы в нем поселился абсолютный разум. Раз этого условия нет, нет и индивидуальности. Следовательно, полное самоотречение, усвоение чужого, забвение своего — такова наша русская роль здесь, на земле.

Нельзя не согласиться, что трудно даже хватить далее через край. Чаадаев воспринял учение Гегеля до последней буквы и отнесся к России с безусловным отрицанием. Славянофилы тоже штудировали Гегеля, но отнеслись к нему совершенно иначе. Прежде всего они спросили себя, что же такое сам Гегель, что такое те начала, на которых зиждется западная жизнь? Гегель — рационалист, вся его философия — философия рассудка, сущность западной жизни в рассудочности. Но разве этой рассудочностью может жить человек? Разве у него в жизни нет другого начала; более мощного, несомненно безошибочного? Такое начало существует — это вера. Вера эта непосредственное, живое и безусловное знание, это зрячесть разума. Не оплодотворяемый верой, разум создает только силлогизмы, вера же «улавливает связь явлений действительности с непроявляемым началом», она делает доступными все глубочайшие истины мысли, все невидимые тайны вещей божеских и человеческих. Но не требует ли вера отречения от разума и, наконец, во что же верить? Верить можно только в то, во что верует весь народ: в истины и в идеалы православия; только православие проводило всегда строгую границу между мышлением и откровением, почему и не производило никакого насилия над разумом. В православии разум и вера примирены. У него есть и еще достоинство — народность.

Критикуя Гегеля отчасти самостоятельно, отчасти «по Шеллингу», славянофилы сделали к его взглядам очень серьезное добавление. Разум Гегеля только познает. Это познающий разум. Разум славянофилов хочет. Это волящий разум. Но если для познания нужны законы логики, то для воли нужен идеал и нравственные основы. И то, и другое славянофилы нашли в православии и в русском народе: это любовь, общение.

Мы определили только исходные пункты учения славянофилов и западников. Было бы любопытно проследить дальнейшее развитие их мнений, но это, очевидно, не входит в нашу программу. Мы хотели только указать на связь этих крупнейших течений русской мысли с философией Гегеля и показать, что, не зная этой философии, нельзя знать и своего исторического прошлого. А это историческое прошлое хотя и не особенно богато, но дорого для нас, русских людей, и всякая работа, выясняющая его, приносит нравственное удовлетворение. Без знания этого прошлого само будущее темно и приходится жить ощупью, наугад. Но в заключение еще маленький вопрос: полезно ли было гегелианство для России? Такой вопрос по-нашему то же самое, что спросить себя: полезно ли думать, полезно ли пересмотреть все свои взгляды, убеждения, все свое прошлое и настоящее? Наряду с другим и философия Гегеля заставила сделать это. Многим русским, и притом лучшим русским людям, она впервые дала действительно философское миросозерцание и ввела в самый центр умственной жизни Запада.

Этого, кажется, достаточно для дела рук человеческих.

Скачали данный реферат: Sijasinov, Шуличенко, Панкин, Цветков, Apollinarij, Елешев.
Последние просмотренные рефераты на тему: реферат связь, шпоры по истории, темы рефератов по физике, курсовая работа по управлению.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки