Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Внутри самой церкви иерархия была менее отчетливой, чем в Западной Европе. Византийские епископы не стали феодальными государями, как не стали ими и византийские аристократы в провинции. Лиутпранд, посетивший Византию в середине X в., был поражен простотой жизни керкирского епископа, погрязшего, как показалось западному прелату, в мелких хозяйственных заботах, недостойных высокого духовного лица.

Экономическая независимость византийской церкви была весьма относительной. Долгое время церковь в Византии вообще не имела своих особых доходов и жила преимущественно на императорские пожалования и дары частых лиц. Только с конца X в. вводятся здесь первые регулярные взносы в пользу церкви: клирики должны были платить епископу за рукоположение в сан, миряне — за бракосочетание; установлен был каноникон — сравнительно невысокая плата деньгами и натурой, взимавшаяся с деревень пропорционально числу домов. Ничего подобного западной десятине византийская церковь не знала.

И политически византийская церковь была подчинена государственной власти. Император или его представитель председательствовал па соборах, съездах высшего духовенства; император выбирал патриарха из трех кандидатов, рекомендованных ему церковью; император смещал патриарха, словно неугодного чиновника.

Византийская церковь отличалась от западной и меньшей централизованностью. В условиях феодальной раздробленности западноевропейская церковь оказалась почти исключительной силой, способной осуществлять тенденцию к универсализму, к единству. В Византии церковь не исполняла этой функции — носителем централизации выступало само государство. Если на Западе сплоченной корпоративности духовенства соответствовала нейтралистская организация церкви во главе с римским папой, то на Востоке усиленно развивали теорию пентархии, пятивластия, т. е. власти пяти равноправных патриархов — римского, константинопольского, александрийского, антиохийского и иерусалимского; выше патриаршей власти ставили в Византии власть вселенских соборов, п избрание митрополитов считалось делом не патриарха, а съезда высшего духовенства. Источником церковного права на Западе признавались толкования римского папы, в Византии — постановления церковных собороь. Большая централизация церкви на Западе проявлялась, в том, что здесь богослужение неукоснительно совершалось на едином — латинском — языке, тогда как Константинополь допускал «обращение к богу» на местных наречиях: по-коптски, по-славянски, по-грузински и т. д.

Таким образом, в структуре византийского духовенства мы наблюдаем ту же особенность, что и в структуре византийской аристократии, — относительную слабость корпоративности. И так же, как византийская знать постепенно укрепляет принцип родовитости, духовенство к XII в. все отчетливее обнаруживает стремление оформиться в качестве сословия: недаром Евстафий Солунский, как мы видели, выделял клириков в особую общественную группировку.

Соответственно усиливаются тенденции церкви к независимости. Уже патриарх Фотий выдвинул теорию «двух властей» — теорию о том, что власти императора и патриарха равноправны и взаимно дополняют друг друга. Патриархи X в. то активно участвуют в государственном управлении (так, Николай Мистик был регентом в малолетство Константина VII Багрянородного), то оказывают энергичное сопротивление государю. Патриарх Полиевкт выступал против мероприятий Никифора II Фоки; он требовал, в частности, чтобы император не вмешивался в поставление епископов, рукополагать которых, согласно Полиевкту, должен был патриарх. Еще решительнее действовал в середине XI в. патриарх Михаил Кируларий: он был одним из участников низложения императора Михаила VI, а его преемнику Исааку I угрожал, говоря: «Печка, я тебя создал, я тебя и разрушу» (Gedrenus, vol. II Bonnae).

Еще заметней, пожалуй, была тенденция к независимости у высшего духовенства провинций — митрополитов и епископов. В своих диоцезах они нередко превращались в политических руководителей, занимались военными и финансовыми проблемами. Более того, опираясь на поддержку провинциальной знати, епископат время от времени рисковал оказывать сопротивление центральной власти и критиковать и внешнюю политику государя, и налоговую систему. По-видимому, в XI в. был создан анонимный трактат в защиту привилегий митрополитов, приписываемый церковному деятелю того времени Никите Анкирскому. Автор трактата рассматривал высших иерархов — митрополитов и епископов — как единую корпорацию и отстаивал их права от посягательств и императора, и патриарха. Императору, по его словам, не пристало поучать митрополитов — наоборот, он сам должен прислушиваться к их наставлениям; император не может быть законодателем в церковных делах и вмешиваться в выборы епископов7. Трудно сказать, в какой мере концепция Никиты Анкирского отражает реальное положение высшей провинциальной иерархии, но во всяком она выражает определенную систему взглядов.

По существу особой прослойкой была в Византии и «интеллигенция». Как уже было сказано, духовенство не обладало здесь монополией на образование. Города возродились раньше, чем на Западе, и светская интеллигенция тоже появилась раньше, чем в Западной Европе.

Хотя элементарные школы можно было встретить в провинциальных центрах и даже в селах, Константинополь оставался бесспорным средоточием византийской образованности. Считалось, что в столице много грамотных, и поэтому при составлении завещаний в Константинополе требовалось участие свидетелей, умеющих поставить свою подпись. К провинции подобное требование не предъявлялось: там разрешалось ограничиться неграмотными свидетелями.

В Константинополе уже с середины IX в. начала функционировать высшая школа. В XI в. там работали два факультета или, правильнее сказать, две самостоятельные школы: юридическая и философская. Главы этих школ пользовались огромными привилегиями. Руководитель юридической школы, например, получавший в качестве жалованья 4 фунта золота в год, шелковую одежду и пищевое довольствие, приравнивался к высшим судьям государства и пользовался правом личного доклада императору. Формально его пост считался пожизненным; впрочем, небрежность или невежество могли послужить достаточными основаниями для его снятия с должности. Зато ему ни в коей мере не возбранялось принимать подарки от слушателей: напротив, считалось, что такие подарки служат сближению между людьми.

Михаил Пселл, возглавляющий в течение некоторого времени философскую школу, знакомит нас с образом жизни константинопольского преподавателя. Допоздна сидит он за книгами, готовясь к занятиям, которые начинались утром. Когда он входит в аудиторию, студенты вскакивают со своих мест, чтобы его приветствовать. Преподаватель садится в кресло, слушатели рассаживаются на скамьях. Впрочем, жалуется Пселл, иные из них являются с опозданием, головы их заняты ипподромом, а не учением; в дождливую погоду аудитория и вовсе оказывается пустой.

Помимо того, в Константинополе действовала высшая патриаршая школа и высшая школа при храме святых Апостолов. В этой последней собирались люди разных возрстов и обсуждали в своеобразных семинарах научные проблемы, в том числе медицинские. Здесь не было профессора, руководившего дискуссией, и все участники семинара были равны; во время занятий стоял страшный шум, и проблема нередко оставалась нерешенной — в этом случае о дискуссии докладывали константинопольскому патриарху, которому и надлежало принять решение по товоду спора.

Кроме государственных школ создавались и частные. Ими нередко руководили видные ученые. Их ученики, обычно молодые аристократы, жили у них в доме. Монатырские школы были сравнительно редки и предназначались, как правило, для тех, кто намеревался постричься в монахи данного монастыря.

Видное место в составе византийской интеллигенции занимали медики. Сохранилось описание одной констанинопольской больницы XII в. В ней было пять отделеий, в том числе специальное — гинекологическое; общее число коек достигало пятидесяти; на каждое из отелений полагалось по два врача, не считая помощников и служителей. Все врачи делились на две смены, чередовавшиеся каждый месяц. На их обязанности лежал также и прием приходящих больных. Врачи получали жалованье деньгами и продуктами, пользовались беслатной квартирой, освещением и лошадьми, но зато им возбранялась частная практика, если только на то не последует специального распоряжения императора. При больнице была создана и медицинская школа.

Технической интеллигенции в нынешнем смысле слова в Византии не существовало. Математикой, физикой, астрономией занимались, как правило, те же ученые, которые исследовали богословские и философские проблемы. Естественнонаучные занятия ограничивались по пре-пуществу переписыванием и изучением античных авторитетов: Евклида, Диофанта и многих других. Арифметика, геометрия и астрономия входили в круг высшего образования. В IX в. своими математическими познаниями славился далеко за пределами империи митрополит Солуяскнй Лев, получивший прозвище Математик: он собрал большую библнотеку, включавшую сочинения Архимеда, Евклида, Птолемея; по-видимому, он первым применил буквы в качестве алгебраических символов. В XII в. византийцы, как можно судить по рукописи со схолиями к Евклиду, стали употреблять арабские цифры, и но исключено, что Леонардо Пизанский, посетивший Византию и, по его собственным словам, беседовавший там со многими учеными, заимствовал там эту новую систему цифр.

К византийской интеллигенции должны быть причислены также каллиграфы (профессиональные переписчики книг), тавуларии (составители деловых документов), правоведы, архитекторы, военные инженеры, астрологи, ораторы, писатели...

Византийская интеллигенция (за исключением медиков) не имела постоянных источников дохода, и византийские «мудрецы» вечно жаловались на нищету, на отсутствие хлеба и книг. Евстафий Солунский скорбел о том, что интеллигент не может заработать на жизнь своими руками, как ремесленник, и что ему не остается ничего другого, как надеяться на государственные выдачи или на подарки. Действительно, карьера интеллигента в Византии завершалась обычно поставленном на какой-нибудь церковный пост, который обеспечивал твердый доход; или же приходилось искать покровительства императора либо вельможи, превращаясь в придворного панегириста.

Экономическая нестабильность сопровождалась и моральной зависимостью. В условиях строгой подцензурности деятельность византийского интеллигента поневоле становилась официозной. Ученый был здесь прежде всего истолкователем традиционных богословских доктрин, оратор — составителем похвальных слов в честь императора и патриарха, поэт восхвалял подвиги государя и его полководцев, а историку надлежало делать то же самое, только в прозе. Иоанн Мавропод, современник Константина IX, написал историческое сочинение, в котором он не дохвалил царствующего государя и вызвал тем самым его неудовольствие, — хронику Мавропода приказано было уничтожить. Византийским интеллигентам всегда грозило обвинение в нарушении благочестия: одним удавалось доказать свое правоверие, обливая бранью дорогих их сердцу писателей и философов древности; других ждали суд, анафема, заточение в монастырь. Иной раз не помогало и отречение от своих убеждений: напрасно богослов Евстратий Никейский отказывался от «заблуждений», напрасно уверял, что сочинения, подвергнутые разносу критиками, — не более, как похищенные у него черновики, содержащие невыправленные формулировки, — церковный собор 1117 г. объявил его учение ересью.

И все-таки византийская интеллигенция находила в себе мужество для скепсиса и для критики. Это критика принимала форму намеков и туманных аллюзий, где ничего не было сказано прямо, но все было понятным; она камуфлировалась трезвоном восхвалений, за которым еле заметно проступало неодобрение. Но византийский читатель умел отличать текст и затекст, трафаретные клише и собственное суждение пишущего. И византийские судьи тоже умели это отличать, отчего, например, Михаил Гли-ка (Сикидит), осмелившийся в верноподданнейшем послании осмеять страсть императора Мануила I к астрологии и гаданиям, был ослеплен и брошен в темницу.

Не менее противоречивым, двойственным было положение константинопольского купечества и ремесленников. С одной стороны, они представляли собой привилегированную социальную группировку: они имели гарантированные заказы двора, армии, столичных вельмож; государство привлекало в Константинополь иноземное купечество, доставлявшее необходимое сырье, и оберегало в столице интересы членов коллегий. С другой стороны, государство облагало ремесленников и купцов пошлинами и подвергало производственный процесс мелочному надзору. Византийское государство сохраняло в силе нормы римского права, содействовавшие товарному обращению, — но ни один купец или ремесленник не был защищен от произвола государственных властей.

Нестабильность в положении городских мастеров приводила к тому, что они стремились оставить свое ремесло ради включения в состав элиты — служилой знати. Принцип вертикальной подвижности оставлял им для этого большие возможности: в частности, титулы в Византии продавались. Покупка титула не была помещением капитала в надежде извлечь из него высокие проценты — она имела социальный смысл: приобретя титул, человек поднимался на иную ступень общественной лестницы.

Таким образом, наиболее энергичные, наиболее удачливые элементы в среде константинопольских мастеров постоянно покидали эту социальную группировку с тем, чтобы стать чиновниками. И еще в одном отношении константинопольское ремесло и торговля испытывали развращающее воздействие византийских порядков: самая их привилегированность сковывала предприимчивость мастеров, они привыкали жить под защитой императорских привилегий, и когда в XII в. им пришлось столкнуться с соперничеством энергичных купцов из молодых республик Италии, константинопольцы не выдержали борьбы.

В XII в. в Константинополь проникает большое число венецианских, генуэзских, пизанских купцов. Византийским земельным собственникам оказывается выгоднее иметь дело с ними, нежели с греческими торговцами. Несмотря на ряд столкновений, на организованные погромы итальянских факторий, иноземное купечество все прочнее обосновывается в столице империи. Пройдет еще немного времени, и венецианцы окажутся среди самых активных организаторов крестового похода против Константинополя и постараются взять в свои руки и земли, и торговые пути империи.

Привилегированность и подконтрольность константинопольского ремесла принесли в конечном счете опасные плоды.

Благоприятное географическое положение Константинополя также обратилось в конце концов в свою противоположность. Он рано сделался крупнейшим международным торговым центром, но был сравнительно мало связан с внутренним рынком собственной страны: здесь не было реки, которая бы открывала константинопольским купцам путь в глубь своего государства. Упрочение провинциальных городских центров не влекло за собой экономического сплочения страны — напротив, оно оказывалось опасным для Константинополя, подрывало его монопольное положение.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат знания, характер реферат.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки