Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Итак, языковая ситуация Древней Руси (XI-XVII вв.) может быть представлена следующей схемой:

1. Церковнославянский язык русской редакции.

1.1. письменный (библейский канон, жития, поучения, похвалы, церковно-юридическая литература);

1.2. устный - только богослужебный.

2. Древнерусский язык:

2.1. письменный:

2.1.1. язык художественно-повествовательных произведений;

2.1.2. деловой язык и частная переписка.

2.2. устная разговорная речь.

Разновидности, указанные в пп. 1 и 2.1.1. могут рассматриваться как литературные языки.

2. Функционируя в качестве одного из литературных языков, церковнославянский язык русской редакции, несомненно, эволюционировал. В то же время его использование в традиционных жанрах способствовало его устойчивости. Соотношение устойчивости и динамики в церковнославянском языке заслуживает специального изучения.

Поскольку в краткой статье невозможно рассмотреть и даже поставить все наиболее существенные проблемы, относящиеся к данной теме, мы остановимся лишь на двух из них. Первая прблема: устойчивость, стабильность словоупотребления в церковно-книжных памятниках как одна из причин семантической эволюции церковнославянской лексики; вторая проблема: какие языковые элементы церковнославянского языка и почему выходят за его пределы, усваиваются древнерусским языком (в том числе и живой речью), а затем и современным русским языком. Ясно, что оба вопроса могут быть здесь рассмотрены весьма схематично, без необходимой хронологической, жанровой, стилистической и территориальной дифференциации, а постановка именно этих вопросов объясняется тем, что имеющиеся в настоящее время лексикографические материалы дают возможность рассматривать эти вопросы достаточно конкретно, а не априорно-предположительно, поскольку позволяют судить об устойчивых традициях употребления языковых элементов церковнославянского языка и о степени их частотности. Имеется в виду прежде всего “Словарь древнерусского языка” (XI-XIVв.) (СДРЯ 1988- и его картотека, в которой (в соответствии с замыслом первого редактора СДРЯ Р. И. Аванесова) представлены все известные памятники, сохранившиеся в списках XI-XIVвв. (за исключением церковно-канонических) и отражен каждый случай употребления каждого слова во всех использованных памятниках. Церковнославянский язык старшего периода отражен в этой картотеке весьма представительно (несмотря на отсутствие церковно-канонических памятников, впрочем, обильно цитируемых в использованных памятниках).

Итак, перейдем к первой из названных выше проблем.

2.1. Известно, что церковнославянский язык как язык культа и культуры более устойчив, традиционен, более нормирован, чем язык повседневного общения. В нем может сохраняться то, что (подобно, например, аористу, имперфету, двойственному числу или супину) давно вышло из живой речи. Однако традиционность его своеобразна и даже парадоксальна. Это своеобразие и этот парадокс состоят в том, что устойчивость, традиционность является одной из причин его эволюции. Так обстоит дело по крайней мере в области лексики. Устоявшиеся особенности употребления вели к изменению значений слов.

Изучение многочисленных контекстов употребления различных слов в церковно-книжных произведениях показало, что их авторы (или переводчики) довольно строго следовали требованиям литературного этикета. Одним из этих требований был так называемый “трафарет ситуации”. Это явление, описанное Д. С. Лихачевым, заключается, как известно, в том, что, во-первых, сюжеты, ситуации создаются такими, каковы они должны быть согласно традиционным представлениям о морали, этике и т.п. (или просто заимствуются из Библии), и, во-вторых, в том, что определенные выражения и определенный стиль изложения подбираются к соответствующим ситуациям. В церковно-книжных памятниках часто повторяются одни и те же, преимущественно библейские, сюжеты и образы, которые описываются одними и теми же словами. Это вызывает изменение значений данных слов. Например, значение “изменнически выдать” у слова предать развилось следующим образом. Большая часть употреблений этого глагола (около 2/3 из более чем 1000 просмотренных нами по картотеке СДРЯ 1988-), означавшего первоначально просто “передать”, связана с отрицательными ситуациями: лицо передается врагу, мучителю, на смерть, поругание и т.п. В этих контекстах глагол выступает в сочетаниях: предати врагу, противну (т.е. противнику), иноплеменьникомъ, мучителю, въ руки недостоиныхъ и т.п.; мукамъ, страсти, казни, на убииство и т.п. Эта передача во многих случаях сопровождалась обманом, изменой, предательством: чаще всего повторялся евангельский сюжет об Иуде: Июда прѣдавы его. ('o paradoun). Мф. XXVII, 3. Остр. ев. 1056-57 (Срезн. 1895: 1630); и снъ члвчь предан(ъ) будеть архиерѣемъ и книжнико(м). Панд. Ник. Черн. (XIV в.). В этих ситуациях имеет место одновременно и передача и предательство, но по аналогии с ними появляются такие употребления глагола, для которых существенным остается лишь факт предательства, а о передаче ничего не сообщается. Контексты, описывающие простую передачу (предати брашно и т.п.) единичны уже в ранних памятниках; это значение всегда выражало русское передати, не употреблявшееся в контекстах и памятниках, типичных для предати (подробнее см. Улуханов 1966).

Рассмотренные явления свойственны многим соотносительным славянизмам и русизмам. Так, слова прахъ и порохъ долгое время могли применяться для называния любого сыпучего вещества (пыли, пепла и т.п.). Однако для церковно-книжных памятников, в которых абсолютно преобладало неполногласное слово, было типичным применение его по отношению к человеку - живому или мертвому - с целью подчеркивания его ничтожности, бренности и т.п., ср.: приникахомъ бо и к гробу всегда... что оубо тамо видѣхомъ брате... не попелъ ли. и прахъ. Ф.Студ. (к. XIV - н. XV), л. 169б-в. И хотя иные употребления слова (со значениями ‘пыль’, ‘порошок’) отмечаются вплоть до XIX в., они в конце концов уступают место наиболее типичному употреблению, ставшему единственным значением слова, и в виде реликтов сохраняются лишь в устойчивых сочетаниях: отрясти прах с ног, повергнуть в прах и т.п. (ср. аналогичный результат специализации употребления слова останки). Рус. порохъ употреблялось в иных жанрах (его фиксации в церковно-книжных памятниках совершенно единичны) и в иных контекстах, называя чаще всего пыль, а также порошок (обычно лекарственный). С XVII в. (по данным Сл XI-XVIIв.) в деловой письменности это слово употребляется для называния сыпучей взрывчатой смеси, передав свои значения другим словам, ср. пыль и порошокъ.

Как видим, статика стимулирует динамику - традиционность словоупотребления, свойственная текстам, написанным на церковнославянском языке, есть причина изменения значения слов и возникновения тех значений, в которых славянизмы употребляются в современном русском языке, в живой разговорной речи.

Естественно, что традиционность употребления ограничивает лексическую сочетаемость слова; так, наиболее типичным для славянизма краткыи было сочетание не с названиями конкретных предметов, а с названиями абстрактных понятий, действий, отрезков времени и т.п. (врѣмѧ, житиe, жизнь, вѣкъ, лѣто, цсртвиe, постъ, глаголъ, бесѣда, молитва и т.п.). Эти сочетания постепенно стали единственно возможными, а сочетания типа кратка одежа (Пчела н. XV в., л.101) были не типичны для церковно-книжных памятников, в которых употреблялось слово краткыи - в отличие от короткыи, которое полностью сохранило способность сочетаться и с названиями конкретных предметов, употребляясь в светских памятниках.

Многие славянизмы постоянно употреблялись в контекстах, содержащих сопоставление или противопоставление материального и духовного: iaко же и градъ бестѣны оудобь прѣiaтъ бываeть ратьныими. тако же бо и дша не огражена молитвами. скоро плѣнима сть отъ сотоны (Изб 1076 г. л.231); ср. в ...ѡружые дхвное ѡболкъсѧ ... воѡруживсѧ ѡгражьсѧ и тако оуповаia противоу нечтивѣи изиди брани Жит. Варл. Иос. XIV-XV, 71б.

В дальнейшем глаголы оградити(сѧ), ограж(д)ати(сѧ) постоянно сочетаются с названиями нематериальных явлений: оум, душю, любовь, чювьства; ѿ всѧкого зла, от лихих людеи; страхомъ биимь, вѣрою и оупованиемь, вѣрою и надежею, любъвию и вѣрою, постъмь и млтвою, мълчаниемь, дѣлы благоч(с)тьia, кр(с)тмь, крьстьнымь оружиемь, силою честнаго креста, знамениемь крста, гл(с)мь, духомъ стмъ, свѣтьлымъ бгатьствомъ, застоуплѣниемь, страхомь, страхомъ господнимъ, знамениемь, кр(с)тьнымь знамениемь, заповѣдьми, трцею, доброоусобьемъ, писанием Ветхаго и Новаго закона, дховнъимь оружьимь и т.п.

На базе таких сочетаний и развились “нематериальные” значения многих слов с исконным “материальным” значением (которое у оградить в современном языке является устаревшим); помимо оградити можно назвать, например, погрязнути, которое употреблялось как в прямом значении “погрузиться (в воду)” [снве же Иилевы проидоша по суху посрѣди моря и изидоша на брѣгъ, сступися вода о фараонѣ и погрязоша вси. Переясл. лет. (XV в.), 23 - Сл. XI-XVII вв.], так и (в церковно-книжных памятниках) в переносном значении - “погружаться в пучину зла, греха и т.п.”: блгоизволи превести мѧ. житиискоую поучиноу мнозѣми волънами грѣховнами погрѧзноути хотѧщаю. Мол. Кир. Тур. (XIII в.), 201 об. (СДРЯ 1988-).

Слова подвигнути, подвигъ, подвижникъ широко употреблялись в церковно-книжных памятниках для обозначения душевных движений или благородных поступков и утратили значения, связанные с материальным движением; ср. подвигнути в утраченном значении “подвинуть”: Государь ... повелѣ князю Михаилу Воротыньскому подвигнути туръ къ ихъ рву. Ник. лет. XII, 212 - Сл XI-XVII 1975-, и в сохранившемся “побудить, склонить, принудить к чему-л.”: Нъ да не въ отчаяние я въведет глаголанием, нъ да в покаяние подвигнет. Златостр. XVI в., 37 - Сл XI-XVII вв. 1975-, ср. также Виноградов 1994: 475-484).

Из сказанного ясно, что семантические изменения, произошедшие в результате устойчивых традиций употребления, тесно связаны с особенностями стиля этих произведений, с набором устойчивых средств книжной риторики, изученных еще довольно слабо и во многом воспроизводящих греческие образцы.

В результате изучения массовых контекстов словоупотребления, представленных в памятниках церковнославянского языка, отчетливо выявляется основная закономерность семантического преобразования церковнославянской лексики. Она заключается в том, что наиболее типичное употребление благодаря его устойчивости, массовости постепенно становится единственно возможным, а единичные употребления - невозможными.

Для семантических процессов церковнославянской лексики характерно так называемое “семантическое заражение” (термин М. Бреаля): слово “заражается” значением контекста и перестает употребляться в иных контекстах. В этих изменившихся значениях

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: шпори, реферат, новшество.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки