Эсхатологические мотивы в творчестве Германа Мелвилла
Категория реферата: Сочинения по литературе и русскому языку
Теги реферата: конспект урока 9 класс, банк рефератов
Добавил(а) на сайт: Шевцов.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая страница реферата
Роман был напечатан в 1846 году одновременно лондонским издательством
Меррея издательством Патнэма в Нью-Йорке.
Критики встретили «Тайпи» с недоверием. Они усомнились в правдивости
автора и требовали документального подтверждения истинности описанных
Мелвиллом фактов. Некоторые утверждали, что никакого Германа Мелвилла не
существует и что книга – сплошная мистификация. Количество упреков в
недостоверности сократилось лишь тогда, когда в газете «Buffalo Commercial
Advertiser» появилось письмо, подписанное Ричардом Тобайесом Грином, где
говорилось: «Я истинный и подлинный Тоби, все еще живой, и я счастлив
подтвердить совершенную точность книги…»[16, с.424]. Важно подчеркнуть, что
большая часть обвинений в недостоверности исходили от газет и журналов, связанных с церковью. Они увидели в «Тайпи» поход против религии, нравственности и морали. Мелвиллу простили бы любые фантазии (как прощали
их другим авторам travelogue, весьма свободно обращавшимся с истиной), но
выпадов против церкви и колонизаторской деятельности миссионеров простить
не могли. Друг Мелвилла Эверт Дайкинк имел все основания заявить, что
«религиозные газеты подняли страшный вой по поводу того, как в этой книге
трактуется деятельность миссионеров…»[16, с.424].
Мелвилл, написав свое первое творение – повесть «Тайпи», серьезно заявил о себе в литературном обществе.
2.2. Эсхатологические мотивы повести
Повесть «Тайпи» написана в форме рассказа простого матроса о том, что
он увидел и узнал, оказавшись благодаря удивительному стечению
обстоятельств пленником одного из каннибальских племен Полинезии. Мелвилл
иногда даже как бы щеголяет своей позой бесхитростного рассказчика. День за
днем он повествует о том, что с ним произошло, чему он был свидетелем.
Иногда он даже не прочь вставить какой-нибудь анекдот или забавную историю, услышанную им от матросов, миссионеров или обитателей островов.
Начав, однако, с приключений, Мелвилл постепенно переносит центр
тяжести повествования на описание нравов и обычаев тайпи, их образа жизни, занятий, характера, темперамента, внешнего облика, на условия жизни долины
Тайпи, ее природу и климат. В заголовках некоторых глав появляются фразы, которые заставляют читателя насторожиться и усомниться, так ли прост этот
матрос, как он хочет казаться.
Страница за страницей, глава за главой, Мелвилл разворачивает перед читателем картину безмятежной и счастливой жизни удивительного племени посреди благодатной природы. Он не устает восхищаться простотой, искренностью, дружелюбием тайпи, их физической красотой и внутренней гармоничностью, мужественностью воинов и нежностью девушек, разумностью и простотой общественных отношений.
Но все ли так прекрасно, как кажется с первого взгляда?
Зная Мелвилла как писателя-романтика, читатель может ошибиться, думая, что «Тайпи» - это идеальное изображение жизни каннибальского племени, но не все здесь идеально.
Идеальность исчезает, как только мы улавливаем настроение Мелвилла, когда его начинает окружать череда неудач. Сначала он повредил себе ногу, и
уже не может передвигаться так быстро, как его друг Тоби. Потом, насквозь
промокнув в ледяной пещере под проливным дождем, он заболевает воспалением
легких. Но это только физическая боль, которая намного безопасней
душевной. Терзания, сомнения, страх, разочарования начинают одолевать душой
Мелвилла, который все ближе подходит к долине тайпи, надеясь, что он
попадет к хаппарийцам. Неведение для него хуже смерти, и оно его преследует
до конца пребывания в долине тайпи. Он не ведает, что с ним могут сделать
каннибалы завтра, куда исчез Тоби, почему к нему так добры дикари, но в то
же время не отпускают никуда самого, когда он сможет сбежать:
«Тайпи или хаппар? Я содрогался, сознавая, что никаких сомнений
больше не было, что мы пропали, что с нами случилось именно то, о чем одна
лишь мысль еще недавно внушала такой ужас. Что нас ждало теперь? Правда, до сих пор ничего плохого нам не сделали, наоборот, нас приняли радушно и
любезно. Но можно ли полагаться на переменчивые страсти, пылающие в груди
дикаря? Его постоянство и коварство общеизвестны. Что, если под этой
любезной внешностью островитяне скрывают какой-нибудь кровожадный замысел и
дружелюбный прием их – всего лишь прелюдия к жестокой расправе? Всю ночь
меня неотступно преследовали ужасные опасения, и я лежал на ложе из
циновок, а справа и слева от меня фигуры тех, кого я так боялся»[21, с.75].
Мелвилл боится будущего, потому что оно для него неизвестно.
Нужно отметить, что самое первое обращение Мелвилла к эсхатологии в
«Тайпи» происходит на первой же странице. Оно звучит не понятно для
читателя не знающего значения этого слова: «Typee» - «тайпи», на маркизском
наречии обозначает «любитель человеческого мяса», то есть тайпи – племя
несущее смерть. Когда Мелвилл говорит о каннибализме тайпи, о
многомужестве, распространенном среди обитателей долины, о наивности и
невежестве дикарей, он поразительно легко подыскивает оправдания и
смягчающие обстоятельства для всего этого, вплоть до людоедства. Хотя автор
сам признается, что жил в страхе, боясь быть съеденным в любой момент.
Да, Мелвилл рисует «идеальную жизнь» на острове, но эта «идеальность» имеет смысл при сравнении с жизнью в то время в Америке. Если мы еще глубже проникнем в смысл «Тайпи», то обнаружим там пессимистическое настроение автора:
«Six months at sea! Yes, reader, as live, six months out of sight of
land; cruising after the sperm-whale beneath the scorching sun of the Line, and tossed on the billows of the wide-rolling Pacific – the sky above, the
sea around, and nothing else!»[39, p. 35]. - «Полгода в открытом море! Да, да, читатель, вообрази: полгода не видеть суши, гоняясь за кашалотами под
палящими лучами экваториального солнца по широко катящимся валам Тихого
океана – только небо вверху, только море и волны внизу, и больше
ничегошеньки, ничего!»[21, с.6] Здесь мы и находим пример эсхатологических
мотивов. Это только начало повести, и оно не сулит ничего счастливого для
его героев, если они будут бездействовать, плавая по волнам на борту
«Долли». Кажется, что все вокруг сговорилось и не дает надежды на
спасение:
«Oh! for refreshing glimpse of one blade of grass – for a snuff at the fragrance of a handful of the loamy earth! Is there nothing fresh around us? Is there no green thing to be seen?»[39, p.35]. - «Увидеть бы хоть одну травинку, освежающую глаз! Вдохнуть хоть бы один раз жирный аромат земли, размятой и благоухающей в горсти! Неужто ничего свежего, ничего зеленого нет вокруг нас?!»[21, с.6]. Автор не даром подчеркивает, что трава зеленая, ведь зеленый цвет – это цвет надежды, надежды на счастливое будущее, но сейчас его нет.
Зеленый цвет вскоре появляется, как и надежда на спасение, но его оказывается слишком много и поэтому надо быть осторожнее, чтобы в нем не утонуть. Корабль подплывает к Маркизским островам, которые всегда богаты фруктами и пресной водой, но матросы их сторожатся:
«The Marquesas! What strange visions of outlandish things does the very name spirit up! Naked houris – cannibal banquets…; savage woodlands guarded by horrible idols – heathenish rites and human sacrifices»[39, p.36]. - «Маркизские острова! Какие странные, колдовские ведения вызывает это имя! Нагие гурии, каннибальские пиршества…; дикие джунгли и их жуткие стражи – идолы; языческие обряды и человеческие жертвоприношения»[21, с.8].
Как было упомянуто раньше, эсхатологическими мотивами есть все то, что предшествует смерти и гибели - голод, потоп, распри, хаос, и Мелвилл часто обращает на это внимание читателя:
«Shall I ever forget that horrid night! The rain descended in such torrents that our poor shelter proved a mere mockery. In vain did I try to elude the incessant streams that poured upon me; but the accumulated horrors of that night, the deathlike coldness of the place, the appalling darkness and the dismal sense of our forlorn condition, almost unmanned me»[39, p.87]. - «Забуду ли я когда-нибудь эту жуткую ночь? Хлестал дождь, против которого наша бедная кровля была, как жалкая насмешка, - напрасно старался я спрятаться от изливающихся на меня струй; в ту жуткую ночь могильный холод на дне ущелья, непроницаемая тьма и непереносимое чувство затерянности и безнадежности едва не сломили меня»[21, с.48].
Каннибалы также ужасны и страшны для белых людей, как и они для них.
Пришествие белого человека на острова не сулило для островитян ничего
хорошего, в их представлении европейцы несут только несчастье:
«Unsophisticated and confiding, they are easily led into every vice, and
humanity weeps over the ruin thus remorselessly inflicted upon them by
their European civilizers»[39, p.50]. – «Доверчивые и немудрящие, они легко
поддаются всякому пороку, и человечеству остается лишь оплакивать их гибель
от руки беспощадных цивилизаторов-европейцев»[21, с.19].
Чтобы понять подлинное значение «Тайпи», важно установить принципы, по которым Мелвилл построил свое повествование. Картины бытия дикарей, нарисованные писателем, несут в себе все черты «идеальной жизни». Мелвилл
восхищается жизнью племени тайпи, но заметим, однако, что он вовсе не
намерен предлагать читателю счастливую жизнь дикарей в качестве образца для
подражания. Поэтические картины, нарисованные писателем, имеют другое
значение. Они созданы для сопоставления с современной буржуазной
цивилизацией. И хотя предметом изображения в книге является жизнь тайпи, объектом главного внимания и размышлений писателя остается жизнь
«цивилизованной» Америки и буржуазная цивилизация в целом.
У буржуазной цивилизации, в том виде, в котором она существовала в начале XIX века, будущего не было, как и не было его у Америки – это и предсказывал Мелвилл.
2.2.1. Принципы идеальности. «Идеальность» дикарей в «Тайпи» имеет два аспекта: естественный и общественный. В естественном аспекте дикарь идеален потому, что он прекрасен, а прекрасен он потому, что сохранил черты физического облика, утраченные цивилизованным человеком. Не случайно, описывая телосложение тайпи, изящество и грациозность их женщин, Мелвилл тут же предлагает юмористическое предположение о том, как выглядела бы кучка нью-йоркских денди в набедренных повязках: впалые груди, покатые плечи, сутулые спины, тонкие ноги и толстые животы.
Этого же принципа Мелвилл придерживается и тогда, когда говорит об
«идеальности» общественного бытия тайпи. У дикаря нет собственности, и он
не знает, что такое деньги. Тем самым он избавлен от двух зол цивилизации.
Тайпи питается плодами, которые сам собирает, одевается в тапу, которую сам
изготовляет, живет в хижине, которую сам строит. Он богат, но его богатства
– это богатства природы, которые принадлежат всем и никому. У него не может
возникнуть желание поступать вопреки истине и справедливости. Для этого нет
стимулов. Его добродетели естественны. Дикарь не испорчен цивилизацией, но
он имеет свои пороки: людоедство, многомужество, язычество. Но что они
значат по сравнению с более жестокими, осознанными преступлениями
цивилизованного человека? В описании конкретных элементов социального бытия
дикарей Мелвилл весьма лаконичен, но зато подробно повествует о буржуазном
государстве и законодательстве, о полиции, о преступлениях против общества, о власти денег, о религиозных преследованиях, о тлетворном влиянии общества
на человека – все то, что предшествует эсхатологическим катастрофам (т.е.
нарушение права и морали, распри, преступления людей, требующие возмездия
богов). Благодаря этому «счастливое благополучие» тайпи оборачивается
суровым приговором цивилизации.
Мелвилл не сбрасывает со счетов каннибализм, неразвитость интеллекта и общественного сознания, примитивность быта, многомужество и многие другие негативные явления в жизни «счастливых» дикарей. Он заставил служить обличению пороков цивилизации даже темные круги «варварства». Говоря о некоторых диких или даже зверских обычаях дикарей, он находит им параллели в жизни цивилизованного общества: людоедство – дьявольское искусство, которое мы обнаруживаем в изобретении всевозможных карательных машин; карательные войны – нищета и разрушения; самое свирепое животное на земле – белый цивилизованный человек.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: рассказы, конспекты уроков в 1 классе, сочинение.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая страница реферата