"Ничто не проходит бесследно..." (оповести Чехова "Моя жизнь")

В. Линков

Искусство — перелагатель неизречимого; поэтому глупостью кажется попытка вновь перелагать его словами. И все же когда мы стараемся это делать, разум наш стяжает столько прибыли, что это с лихвой восполняет затраченное состояние.

Гете И. В. «Максимы и рефлексии».

«Моя жизнь» входит в число трех больших повестей 90-х годов вместе с «Тремя годами» и «Рассказом неизвестного человека», стоящих в творчестве Чехова особняком. Прижизненная писателю критика не уделила им большого внимания; в течение почти ста лет, прошедших после смерти Чехова, они также не пользовались у исследователей особой популярностью. Если о «Палате № 6», «Скучной истории», «Черном монахе» существуют разные версии толкования, то сколько-нибудь общеизвестных интерпретаций «Моей жизни», вокруг которых бы шла дискуссия, нет. На наш взгляд, такое положение объясняется нетрадиционностью повести, близостью ее к новаторским принципам чеховской драматургии. Своеобразие повести воспринимается и осознается на фоне и в сравнении с русской реалистической литературой предшествующего периода безраздельного господства романа. Настоящая, истинная литература в сознании читателей и критиков — это романы Гончарова, Тургенева, Достоевского, Л. Толстого — в них критерии для оценки литературы. Ко многим произведениям Чехова они, однако, хотя и представляются совершенно универсальными, неприменимы, поскольку те имеют иную художественно-эстетическую природу. В реалистических романах XIX века достигла высшей степени свойственная литературе вообще тенденция к прояснению, раскрытию мира и человека. Она проявилась в позиции авторского всеведения и в психологизме. Для знания автора о герое не стало границ, писатели стали подробно рассказывать о том, что недоступно наблюдению, — о внутренних психологических процессах. Самое общее место в работах о Л. Толстом и Достоевском, как и в читательских непосредственных оценках, — похвалы за глубину проникновения в душу героя, в природу человека. Великие романисты открывают тайны человеческих поступков и поведения.

Парадокс: Чехов в своих зрелых произведениях радикально и намеренно ограничивает авторский кругозор, возможности проникновения и объяснения поведения героев и их судеб. Реалистическая, дочеховская литература стремится сделать каждую деталь говорящей, несущей нечто важное, значительное. У Чехова принципиально иная картина мира, у него «“говорящие” подробности свободно мешаются с подробностями, в характерологическом смысле “немыми”»1 .

«Немые» значит ничего не сообщающие ни о характере героя, ни о его судьбе, ни о его мировоззрении, ни о нравах среды и т.д., то есть обо всем, что составляет привычно главный интерес в дочеховской литературе.

Это, по сути дела, означает, что ни один из названных предметов: ни характер, ни мировоззрение, ни нравы и т.д. — не является главенствующим, определяющим всю организацию художественного мира в произведениях Чехова, хотя они там, безусловно, присутствуют. В «Моей жизни» таких предметов в избытке: нравы крестьян, городские нравы, судьба главного героя, его отношения с отцом и сестрой, споры о прогрессе и т. д.

Главный герой, Мисаил Полознев, нарушив традиции дворянского сословия, становится рабочим. Другой герой, доктор Благово, справедливо замечает: «Чтобы изменить так резко и круто свою жизнь нужно было пережить сложный душевный процесс…»

Конечно, Л. Толстой и Достоевский изобразили бы этот «процесс» во всех мельчайших подробностях. Уж если бы их герой совершил такой необычный и решительный поступок, этот «процесс» был бы высвечен и исследован. Чехов оставляет вне повествования эволюцию героя, тем самым не придавая ей никакого значения.

У всеведущего автора реалистического романа все подчинено задаче объяснить героя, его поведение, его судьбу, поэтому там все значительно, то, что неважно, не входит в картину мира. Все ведать — это и означает прежде всего знать, что существенно, и об этом сообщать читателю, а что нет — об этом молчать.

Но видит ли так человек мир в реальной жизни? Открывается ли ему в повседневном существовании действительность в такой ясности, отличает ли он отчетливо важное от неважного, и живет ли он только тем, что обнажает его свойства и закономерности судьбы?

В повседневной жизни человек не воспринимает мир таким ясным, каким он представляется в реалистических романах. А между тем то, как человек видит мир, так же важно знать, как постигать человеческие типы, характеры или руководящие человеком и обществом идеи. Более того, новый чеховский тип художественного мышления с необходимостью требуется дочеховской литературой в общем контексте культуры в качестве дополнения и корректировки.

Чехов стал писать о том, как человек ощущает себя и видит мир в повседневности, в «неясной мгле существованья», когда герою кое-что иногда открывается в мире, в отношениях с окружающими, в предметах, о которых он размышляет. Такая задача предполагает наличие некоего ограничителя в постижении художником мира и человека. Рассказчик в повести «Моя жизнь» не выступает в какой-то специальной роли: хроникера, наблюдателя, расследователя, выведывателя. Он только живет и передает о том, что он видел, чувствовал, думал в процессе самой жизни, и это и создает совершенно особую, до Чехова неизвестную картину мира и человека. Писатель озабочен, чтобы именно она предстала перед читателем, чтоб ничто ее не нарушало.

А. Скафтымов в своей замечательной статье «К вопросу о принципах построения пьес А.П. Чехова» поставил вопрос о том, какие «новые стороны действительности» писатель стремился воспроизвести, и дал на него свой ответ. По мнению ученого, Чехова интересовало «общее чувство жизни»2 . Оно, а не характеры, не нравы, не идеи главный предмет изображения в творчестве писателя, хотя и одно, и другое, и третье присутствуют в его произведениях.

Именно природа и свойства общего чувства жизни определяют все основные черты произведений Чехова, в каком бы аспекте мы их ни рассматривали. Общее чувство жизни — это основа для всякого постижения мира человеком, предзнание, предпонимание, и оно исключает четкую и ясную картину мира, и потому его приметами являются «немые» подробности, «подводное течение»; оно не знает, что важно, а что нет для дальнейшей судьбы героя, и потому в нем «мешаются» «немые» и характерные детали, значительное и несущественное. При этом, конечно, у Чехова есть своя концепция общего чувства жизни, и с ее точки зрения «немые» детали значимы своей незначимостью, поскольку передают повседневное самочувствие героя.

В дочеховской реалистической литературе в конечном счете движение в произведении создавалось мыслью автора о мире и человеке. В ней особенно ценилось развитие характера, образа, идеи. Повествование идет, и читатель все больше узнает о характере героя или о его мировоззрении либо глубже проникает в проблему. Читатель воспринимает в первую очередь то, что движется, а движется мысль, и она как бы загораживает собой время и создает иллюзию вневременного существования человека. Этому способствует также объяснение героя, состоящее в подведении частного под общее и делающее индивидуума представителем некой общности: класса, сословия, среды и т.д. — сверхличных начал, обладающих вечностью по определению. Представитель — это один из возможных статусов героя литературного произведения, несвойственный большей части персонажей Чехова.

У Чехова движущая сила повествования не закономерность, не проясняющая логика развития некой сущности, а время. Оно — главное и постоянно ощутимое начало в «Моей жизни», ничем не заслоняемое. Время как основной признак человеческого существования выходит у Чехова на первый план, поскольку оно беспрерывно движется и присутствует в каждой точке произведения. Писатель добивается такого эффекта с помощью ряда «приемов». Прежде всего, благодаря тому, что А. Скафтымов назвал «сюжетной рассредоточенностью», когда повествователь отклоняется от сюжетной последовательности ради деталей и подробностей, не продвигающих сюжет. Тому же служат и «немые» подробности, и так называемое «подводное течение». Проблема движения тесно связана с проблемой вечности и временности, от которой в свою очередь зависит значительное и незначительное.

Три основных момента в зрелом искусстве Чехова взаимозависимы. Незначительно в конечном счете то, что временно, что проходит, не будучи вовлечено в движение сцепленных событий и деталей, оно и делает время ощутимым. «Немая» подробность не присоединяется к целому и потому проходит, открывая нам время. Преходящее — ничтожно, значительно то, что вечно. В «Моей жизни» особенно показательна «временность», а значит, ничтожность того, что прежде всего обладает статусом вечности, — идей, выражаемых и обсуждаемых героями.

Мисаил и доктор Благово ведут серьезный философский спор о прогрессе. Такой авторитетный интеллектуал, как Томас Манн, восхищался доводами Мисаила: «Если пределы прогресса в бесконечности, как вы говорите, то, значит, цели его неопределенны Жить и не знать определенно, для чего живешь!»

Высокий интеллектуальный уровень спора как будто гарантирует важность его содержания. Но, во-первых, мысли героев не получают дальнейшего развития, а во-вторых, не имеют никакого влияния на их судьбу. Эти мысли о прогрессе присутствуют только в ограниченном эпизоде спора и не дают о себе знать, не существуют вне его, они проходят, что делает их в непосредственном восприятии читателя незначительными, — это, очевидно, и входит в замысел автора.

И в повести еще много высказывается героями почтенных идей, каждая из которых могла бы стать тем, что называется идеей произведения у Тургенева, Гончарова, Л. Толстого, Достоевского, чем-нибудь вроде «мысли семейной».

«…Вопрос — делать добро или зло, каждый решает сам за себя, не дожидаясь, когда человечество подойдет к решению этого вопроса путем постепенного развития» (Мисаил Полознев). «Надо любить, мы все должны любить — не правда ли? — без любви не было бы жизни: кто боится и избегает любви, тот не свободен» (доктор Благово).

«Искусство дает крылья и уносит далеко-далеко! Кому надоела грязь, мелкие грошовые интересы, кто возмущен, оскорблен и негодует, тот может найти покой и удовлетворение только в прекрасном» (Маша Должикова).

Выраженные в совершенной литературной форме, приведенные высказывания героев порождают сильнейший соблазн увидеть в них общий смысл произведения, по крайней мере как имеющие к нему прямое содержательное отношение. И такие попытки делались. Даже А. Скафтымов находил в «Моей жизни» полемику с идеями Ренана и Шопенгауэра.

Действительно, ее нетрудно прочитать как «идейную» повесть, построенную на столкновении носителей двух антагонистических мировоззрений: Мисаила Полознева и доктора Благово. Чехов как будто толкает нас к этому. Доктор — редкий чеховский персонаж, знающий смысл жизни, который он видит в служении прогрессу, не имеющему границ. Он пишет диссертацию, он увлечен наукой. Но его вера в науку и знания парадоксально совмещается с абсолютным равнодушием к простым людям и их страданиям: «Черт с ним, пусть съедают друг друга!» И в полном согласии с канонами произведений русской классики, оценивающих идеи героев и выносящих им приговор, герой дискредитируется. Он совершает низкий поступок: оставляет смертельно больную, беременную возлюбленную, не интересуется судьбой дочери, оставшейся сиротой после смерти матери. А что еще можно ждать от человека, проповедующего идею голого прогресса, лишенную всякого этического значения! Логика столь же неотразимая, сколь и знакомая по романам Гончарова, Тургенева, Достоевского.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферати українською, рефераты, скачать конспект урока.



1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки