Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

К признанию смысла повести в предпочтении взглядов одного героя взглядам другого неудержимо влечет и бесспорная правота оппонента Благово — Мисаила Полознева, убежденного, что «прогресс — в делах любви, в исполнении нравственного закона». Кто же будет спорить с такой возвышенной мыслью, тем более что ее сторонник выглядит нравственно безупречным человеком? Итак, перед нами праведник и грешник, благородный человек и бессовестный негодяй, движимые соответственно «хорошими» и «плохими» идеями. И смысл повести ясен и бесспорен, как дважды два. Но только очевидно, что это не Чехов, не его произведение, не его персонажи. Процессом привычной интерпретации мы изменили действительные образы героев повести и пошли по ложному пути. Их природа иная, не позволяющая оперировать такими категориями, как негодяй, праведник, жертва, палач. Невозможно также на основании поступков героев оценивать содержание их мировоззренческих высказываний. Доктор Благово покидает умирающую Клеопатру не из идейных соображений, не под воздействием ошибочных взглядов на прогресс. Его мотивы не прояснены, читателю они не открыты, а без мотива поступка не может быть его нравственной оценки. Да и сам поступок не обрисован четкими линиями.

Необходимо обратить внимание на контекст рассуждений героев на общие темы. После темпераментного монолога доктора о прогрессе следует комментарий рассказчика: «Благово спорил со мною горячо, но в то же время было заметно, что его волнует какая-то посторонняя мысль».

На очередную речь Благово о культурной жизни в России Мисаил замечает: «Но я не вникал в эти рассуждения», а в другом случае он отзывается с явной иронией: «Опять разговоры о физическом труде, о прогрессе, о таинственном иксе, ожидающем человечество в отдаленном будущем». Так об идеях героев, значимых в своей содержательной сущности, не пишут. Если истолковывать «Мою жизнь» как повесть, построенную на идейном конфликте, то смысл ее оказывается беспроблемным, однозначным и лишенным всякой динамики — качеств живой художественной мысли.

Трудно отделаться от впечатления, что автор повести относится с явным пренебрежением к идеям своих героев. Не глядя на их совершенную форму выражения, использует их как угодно: или для раскрытия вещей, далеких от их содержания, или даже просто для передачи ощущения хода времени. Писатель создает в повести, как и во многих других своих произведениях, особую духовную атмосферу избытка идей общего характера, когда герои легко прибегают к ним для оправдания своих интересов, частных нужд и настроений. Чехов запечатлел кризисную ситуацию девальвации идей, не затрагивающих существование современного человека. Здесь коренное различие с русским реалистическим романом, где герой движим сверхличными силами: идеями, нравами, традициями, где герои слиты с идеями, представляют их.

Однако мысли героев в «Моей жизни» не равнозначны, среди них есть занимающие особое место и обладающие особым статусом. Они не являются средством, а выступают в своей содержательной сути и в соответствии со своей природой освещают существование человека в мире. Эти мысли не просто высказываются, но рождаются у героя, и не в диалоге, а наедине с самим собой, и опираются на личный опыт.

«В темноте, под дождем, я почувствовал себя безнадежно одиноким, брошенным на произвол судьбы, почувствовал, как в сравнении с этим моим одиночеством, в сравнении со страданием, настоящим и с тем, которое мне еще предстояло в жизни, мелки все мои дела, желания и все то, что я до сих пор думал, говорил. Увы, дела и мысли живых существ далеко не так значительны, как их скорби!»

Мы видим, как общее чувство жизни героя («почувствовал себя безнадежно одиноким, брошенным на произвол судьбы») вызывает обобщающую мысль. Ее особый статус, отличающий от приведенных выше высказываний, в том, что она освещает, проясняет сущность картины мира и, соответственно, принцип построения произведения. Поэтому она не уходит вместе с мгновением своего произнесения, как мысли героев об искусстве или прогрессе, а остается навсегда, то есть обретает статус вечности, что свойственно всякой подлинной человеческой мысли. Она отвечает на наши недоумения и вопросы, вызванные непривычным местом общих высказываний героев в целостности произведения. Из ее смысла ясно, почему писатель рассказывает об идеях, спорах героев как о второстепенных вещах, что, очевидно, входит в его замысел — показать эти парящие в воздухе идеи, не утоляющие человеческой скорби.

Чехов ставит новую проблему: в отличие от своих предшественников, поглощенных выяснением ценности идей и мировоззрений, он обратился к тому, что лежит глубже всяких идей. Осознавая себя через идею, человек постоянно ошибается: излюбленная ситуация у Чехова — ослепление героя идеей («Дуэль», «Палата № 6», «Черный монах»). В конечном счете будничное жизненное самоощущение человека является основой для постижения окружающего мира и главным стимулом его поступков.

Новизна мысли повести принципиальная, она в изменении направления движения, в повороте. Следование традиции у Чехова заключается не в прямом движении дальше вслед за Л. Толстым и Достоевским, а в интересе к фундаменту тех духовных начал, которыми они были заняты. Это как бы поворот вспять, в чем была примета времени, занявшегося пересмотром основ философской мысли.

Новое понимание человека было совершенно оригинальным. Чехов ни у кого не заимствовал его: ни у Ренана, ни у Л. Толстого, ни у Шопенгауэра. Уж если искать близких Чехову мыслителей, то следует обратиться не к его современникам и предшественникам, а к следующим поколениям. Русский писатель не повторял философские зады, не популяризировал чужие идеи, а был явным предтечей философской мысли ХХ века, в частности, феноменологии Хайдеггера. Последний сосредоточил свои усилия на постижении человеческой самости в повседневности, и в этом было знамение эпохи.

«Ближайшим образом и по преимуществу мы понимаем себя так, как выпадает нам на долю каждый день; мы не ломаем себе голову над нашей душевной жизнью и не расчленяем ее»3 .

Эти слова, может быть, самого влиятельного философа современности точно называют и характеризуют понимание человеческой реальности Чеховым. Как человек воспринимает, ощущает себя «ближайшим образом и по преимуществу», до всякой рефлексии, не ломая «себе голову» над своей «душевной жизнью», интересовало автора «Моей жизни» в первую очередь.

В дочеховской литературе любовные отношения героев образуют четкие и ясные сюжетные линии и представляют собой сильнейшее средство анализа характеров героев и оценки их взглядов. Они идейно нагружены. Мотивы, определяющие судьбу любви, всегда носят сверхличный характер, придающий героям и их отношениям масштабность.

В «Моей жизни» любовь Маши к Мисаилу постепенно угасает без всяких социальных, идейных или каких-либо других общих причин, что придает особый оттенок трагизму жизни героя. В повести рассказывается о жестоком крушении человеческого счастья не под влиянием грандиозных сил, неизмеримо превышающих возможности индивидуума и потому возвышающих его судьбу, делающих ее значительной. Любовь пришла и бесследно ушла, не дав герою никакого утешения, катарсиса от сознания причастности к великому, вечному.

Вся история Маши и Мисаила прослеживается по отдельным деталям и скупым упоминаниям: как они сначала счастливы, потом Маша начинает отдаляться от мужа и, наконец, расстается с ним, не объяснившись, и в прощальном письме обращается к нему на «Вы», как к совершенно чужому человеку. Чисто эмоциональная деталь, выражающая чувство героини, прошедшая любовь которой не оставила ничего в ее душе. В этом у Чехова трагизм жизни человека, лишенной всякой значительности.

В рассказе о любви Мисаила и Маши меньше всего, кажется, говорится об их отношениях, а самое большое место занимают работник генеральши Моисей, Иван Чепраков, крестьяне, фабульно не связанные с главным предметом повествования. Но на самом деле именно они оказывают решающее воздействие на Машу. Чехов опять же не исследует, не анализирует чувства главных героев, а рисует их посредством всей массы повседневных, жизненных впечатлений. Так, Мисаил подробно рассказывает о безобразиях Моисея, заканчивая возмущенным вопросом Маши: «Неужели мы должны жить с этими гадами еще полтора года?» Затем сразу идет небольшой фрагмент об Иване Чепракове, о его жалкой, неприкаянной жизни. Мисаил вспоминает, как тот однажды пришел к ним во двор, шатаясь, как ему было плохо, и они с женой были вынуждены по очереди сидеть возле него. И «Маша с омерзением глядела в его бледное, мокрое лицо и говорила: — “Неужели эти гады проживут в нашем дворе еще полтора года? Это ужасно! Это ужасно!”»

И тут же повествование, казалось бы, переходит к другому предмету — крестьянам; в действительности речь идет о том же: о жизненных впечатлениях героев, выдержанных в одном эмоциональном тоне: «А сколько огорчений причиняли нам крестьяне!» С этой фразы начинается короткий рассказ о нравах и психологии крестьян, с емкими экспрессивными деталями, с живыми портретами отдельных лиц — своего рода маленький шедевр в целом произведении. Неурядицы, недоразумения, нечестное поведение крестьян вызывают у Маши возглас отчаяния: «Что за народ! Что за народ!» Ее отношение к крестьянам день ото дня ухудшается, она называет их «дикарями», «печенегами». Она с удовольствием слушает куриловского мужика Степана, убежденного ненавистника крестьянской жизни («Нешто мужики — люди? Не люди, а, извините, зверье, шарлатаны»), очевидно, введенного в повесть ради еще одной негативной точки зрения на крестьян, которая подается серьезно и никак не компрометируется автором.

Создается широкая и, казалось бы, непререкаемо убедительная и объективная картина крестьянской жизни и нравов, соответствующая всем канонам реалистического искусства. И все это вместе: и Иван Чепраков, и Моисей, и крестьяне порождают жизненное самочувствие героини, вызывающее ее разрыв с мужем.

Не идеи, не убеждения, не традиции, не обычаи, не социальный статус, а общее чувство жизни — движущая сила поступка героини. Чехов показывает, как оно возникает из, казалось бы, разрозненных повседневных впечатлений и достигает критической массы в кульминационный момент, когда ночью во дворе раздается придушенный крик Ивана Чепракова: «караул!», и Мисаил подводит итог совместной жизни с Машей: «… все для нее слилось в этом пьяном, диком “караул” — и я, и наш брак, и наше хозяйство, и осенняя распутица…».

Здесь обнажился один из принципов структуры повести, где идет накопление впечатлений, — «все слилось».

Но человек в повседневном бытии не только получает впечатления, чувствует, переживает, но и пытается осмыслить окружающий мир. И именно мысль героя создает движение и потому становится событием. Он меняет свое отношение к крестьянам, не разделяя крайне мрачного и негативного взгляда на них Маши Должиковой. Он отвергает ее оценку как субъективную и несправедливую.

Личный опыт убеждает также героя в неполноте его собственного представления о городских жителях, в адрес которых в повести высказано столько правдивых, резких слов, рисующих удручающую картину города, где нет ни одного честного человека, где замученные собаки сходят с ума, где мальчишки бросают в воду ощипанных догола живых воробьев.

Снова и снова рассказчик обращается мыслями к своему городу, возмущаясь и удивляясь, зачем живут эти люди. Кажется, что ничто не может пробить брешь в этой крепости бессмысленного существования обывателей, и уж меньше всего на них действуют гуманные идеи: они «поколениями читают и слышат о правде, о милосердии и свободе, и все же до самой смерти лгут от утра до вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее, как врага», и ничего не меняется, все то же, «что было и сто, и триста лет назад». Но вот наступает момент, происходит событие, которое резко меняет картину не только города, но мира в целом. То, что пережил герой, «не прошло даром», его «большие несчастья» «тронули сердца обывателей». Это главное событие, создающее целостность всего произведения, разрешающее все споры, ставящее на подобающие места все мнения и идеи. Это событие кажется самым простым и обыкновенным, но таковым оно представляется, потому что относится к фундаментальным свойствам человеческой природы, обладая наивысшей степенью достоверности. Оно занимает немного времени в жизни героя и всего несколько строк в тексте, но эта песчинка перевешивает гору фактов, эпизодов, деталей, рисующих городскую жизнь. Откуда такая вескость этого события? Способность человека к состраданию изначальнее и потому значительнее всех идей. И на его основе герой приходит к подлинной, авторизованной, если так можно выразиться, общей идее, столь редкой в прозе Чехова, к предельно широкому обобщению: «Я верю, что ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни».

Мысль героя несомненно носит итоговый характер, она отвечает на главный вопрос, составляющий внутреннюю проблему повести: есть что-либо значительное в жизни или все ничтожно? С точки зрения теории прогресса, проповедуемой доктором Благово, по сути, жизнь большинства ничего не значит и не заслуживает особого внимания: «ведь они все равно помрут и сгниют, как ни спасайте их от рабства…»

Позиция Маши Должиковой заключается в признании бессмысленности жизни вообще: «Все проходит, пройдет и жизнь, значит, ничего не нужно». У обоих героев логика одна: временно, значит, ничтожно. Так вопрос о смысле жизни переходит в вопрос, есть ли у человека нечто непреходящее, что соединяет всех людей и связывает их с вечностью. И Чехов дает на него прямой ответ: не только какие-либо исключительные дела, но каждый наш шаг не проходит бесследно. Но все, что мы делаем и думаем, не так значительно, как наши скорби. В сопряжении двух подлинных истин, к которым приходит герой, — центр, источник, из которого струится живая мысль, пронизывающая произведение. В нем и противоречие, создающее напряжение, и гармония, открывающие проблемное поле чеховской мысли.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферати українською, рефераты, скачать конспект урока.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки