Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Однако бывают ситуации, когда и такие угрозы не действуют. До полусмерти избитый казачками Давыдов убеждается в этом на собственном опыте. И всё же собрание, посвящённое событиям “бабьего бунта”, заканчивается почти идиллически. “Давыдов, в рот тебе печёнку! Любушка Давыдов!.. За то, что зла на сердце не носишь... зла не помнишь... Народ тут волнуется... и глаза некуда девать, совесть зазревает... И бабочки сумятются... А ить нам вместе жить... Давай, Давыдов, так: кто старое помянет — тому глаз вон! А?” — раздаётся из темноты чей-то тёплый и весёлый басок.

Но известно, что за день до собрания вызванный Давыдовым милиционер прямо в поле арестовал всех “активистов” из выходцев. Игнатёнкову старуху, особенно досаждавшую ему во время “бунта”, арестовали на дому. Всех их с понятыми отправили в район.

Гремяченцы опасались, что все забиравшие зерно будут арестованы и сосланы. Давыдов успокоил: большевики не мстят, а беспощадно карают только врагов. Большевики не мстят... Но как быть с Игнатёнковой старухой, годящейся Давыдову в матери? Ведь он всё-таки нашёл способ “садануть” её, причислив к контрреволюционерам. А главное наказание для неё впереди. “Народный суд жестоко осудит подобных издевателей, как мать того же Игнатёнка Михаила”, — оповещает собравшихся председатель.

Вступиться за арестованных — охотников не находится, даже Мишка Игнатёнок заявляет, что он “за свою матерю не ответчик”. Оставшиеся на свободе хуторяне открыто радуются тому, что беда обошла их стороной. И эта радость обнажает то, что скрывает идиллия: вошедший в жизнь страх начинает управлять людьми, заставляя приспосабливаться к обстоятельствам, скрывать истинные мысли и чувства. Наступит время, и гремяченцы не пожалеют красок, расписывая любовные похождения своего председателя новому секретарю райкома, но Давыдов не удивится и не обидится. “Вот чёртов сын! Всё пронюхал”, — оценит он осведомлённость Нестеренко.

Крупный план Давыдова в начале второй книги заостряет внимание на переменах, произошедших в нём за сравнительно короткий срок. Он “сидел на бричке, свесив ноги в обшарпанных, порыжелых сапогах, старчески горбясь и безучастно глядя по сторонам. Под накинутым внапашку пиджаком острыми углами выступали лопатки, он давно не подстригался, и крупные завитки чёрных волос сползали из-под сбитой на затылок кепки на смуглую широкую шею, на засаленный воротник пиджака. Что-то неприятное и жалкое было во всём его облике...”

Друзья связывают эти перемены с его любовными переживаниями. “Поглядел я нынче на него, и, веришь, сердце кровью облилось: худой, всем виноватый какой-то, глаза — по сторонам, а штаны, ей-богу, на чём они у него, у бедного, держатся?” — говорит Нагульнов Размётнову, который уже пытался вразумить Давыдова: “Всё худеешь, Сёма? Ты с виду сейчас как старый бык после плохой зимовки: скоро на ходу будешь ложиться, и весь ты какой-то облезлый стал, куршивый... Линяешь, что ли? А ты поменьше на наших девок заглядывайся и особенно — на разведённых женщин. Тебе это для здоровья ужасно вредное...”

Но не обо всём догадываются искренне сочувствующие Давыдову друзья. Пейзажная зарисовка пятой главы второй книги открывает новое пространство для обзора. Молчание погружённого в свои мысли Давыдова на фоне величавого степного безмолвия напоминает об аустерлицком небе и размышлениях князя Андрея, со школьных лет связанных для большинства читателей с представлением о духовном кризисе. Созерцание аустерлицкого неба сопровождается внутренним монологом князя Андрея. Шолоховский герой живёт в такое время, когда человек боится даже собственных мыслей. “Нельзя открывать своего лица — вот первое условие нашей жизни. Требуются обязательно мина и маска, построенные согласно счётному разуму”, — писал в 1930 году Пришвин. Поэтому внутренний монолог заменён у Шолохова описанием, с медицинской дотошностью исследующим длительную подавленность Давыдова: “Он стал плохо спать по ночам, утром просыпался с неизменной головной болью, питался кое-как и когда придётся, и до вечера не покидало его ощущение незнакомого прежде, непонятного недомогания”.

Говорить о духовном кризисе в то время, когда любое сомнение расценивалось как отступление от линии ЦК, было весьма опасно. Но иногда и молчание героя воспринималось как непозволительная для его положения откровенность.

“...Степь без конца и края. Древние курганы в голубой дымке. Чёрный орёл в небе. Мягкий шелест стелющейся под ветром травы... Маленьким и затерянным в этих огромных просторах почувствовал себя Давыдов, тоскливо оглядывая томящую своей бесконечностью степь. Мелкими и ничтожными показались ему в эти минуты и его любовь к Лушке, и горечь разлуки, и несбывшееся желание повидаться с ней... Чувство одиночества и оторванности от всего живого мира тяжко овладело им. Нечто похожее испытывал он давным-давно, когда приходилось по ночам стоять на корабле «вперёдсмотрящим». Как страшно давно это было! Как в старом, полузабытом сне...”

Значит, дело не только в Лушке. Какие же обстоятельства могли способствовать болезненному состоянию тоски и затерянности? Может быть, не даёт покоя история с выходцами? Ведь Давыдова как щепетильно честного человека должно тяготить соучастие в обмане. Достаточно вспомнить его реакцию на слово “барахлить” в рассказе Нестеренко о своём комиссаре или резкий вопрос к Аржанову: “Зачем деньги взял?” Но при этом Давыдов находит силы убедить себя в справедливости обмана, санкционированного хозяином. “Так ведь скот и инвентарь вошли в неделимый фонд колхоза!.. Ты даже не понимаешь, что не могли мы всякие расчёты с выходцами устраивать сейчас же, не дождавшись конца хозяйственного года!” — внушает он Нагульнову.

Чувство неудовлетворённости может быть связано и с крушением амбиций. Давыдов ехал в Гремячий Лог с твёрдым намерением научить казаков работать, а пришлось самому учиться у них. “Плуг я приблизительно знаю, а пускать его в действие не могу. Ты мне укажи, я понятливый”, — обращается он к Майданникову, готовясь любой ценой доказать выполнимость нормы. Вспахав намеченную десятину, обессилевший Давыдов засыпает, не ведая, что Кондрат в это время пасёт его и своих быков, готовясь к новому трудовому дню. Такая выносливость для Давыдова — за гранью возможного. “А у нас, ишо темно — встаёшь, пашешь. До ночи сорок потов с тебя сойдут, на ногах кровяные волдыри с куриное яйцо, а ночью быков паси, не спи: не нажрётся бык — не потянет плуг”, — говорил на общем собрании незаметный казак Ахваткин, выступление которого не вызвало особых эмоций у ленинградского слесаря.

К удивлению гремяченцев, городского человека их работа не пугает. Давыдов всё чаще выезжает в поле, поручив кому-нибудь неотложные дела в правлении, и становится за плуг как рядовой колхозник.

Чем объяснить этот порыв? Тоской по физическому труду? Здоровым инстинктом созидания? Или скрытым недовольством обязанностями председателя? Ведь “целые дни он тратил на разрешение обыденных, но необходимых хозяйственных вопросов: на проверку составляемых счетоводом отчётов и бесчисленных сводок, на выслушивание бригадирских докладов, на разбор различных заявлений колхозников, на производственные совещания — словом, на всё то, без чего немыслимо существование большого колхозного хозяйства и что в работе менее всего удовлетворяло Давыдова”.

До приезда в Гремячий Лог он не сомневался, что руководить — значит учить работать, а ему приходится агитировать, уговаривать, объяснять, угрожать, обвинять, призывать к порядку, распекать, прижимать... Поначалу ему нравится быть в центре внимания, увлекать обещаниями и планами, картинами светлого будущего. Но с каждым днём он всё сильнее ощущает свою зависимость от нудного бумаготворчества, к которому не лежит душа. Конечно, проявить себя можно во время ликвидации прорывов, но и здесь руководитель должен действовать по чётко отработанному сценарию: найти вредителя, публично объявить его врагом и изолировать, припугнув остальных. Подстёгиваемый директивами и планами Давыдов не может тратить время на анализ причин плохой работы колхозников. В отстающей бригаде Любишкина первым на глаза попадается Атаманчуков, пашущий на быках в дождь, и председатель в момент восстанавливает против него остальных, хотя они работают ничуть не лучше (норму выполняет один Майданников): “Ставлю перед бригадой вопрос: как быть с тем ложным колхозником, который обманывает колхоз и советскую власть?.. Как с тем быть, кто сознательно хочет угробить быков, работая под дождём, а в вёдро выполняет норму лишь наполовину?..

Такой колхозник-вредитель есть среди нас... Ставлю вопрос на голосование: кто за то, чтобы вредителя и лодыря Атаманчукова выгнать?”

И двадцать три человека из двадцати семи голосуют против Атаманчукова. Об истинных причинах такого единодушия Давыдову думать некогда.

А какие обвинения сыплются на голову Устина Рыкалина, не желающего уступать председателю! “Белячок, контрик”, “кулацкий прихвостень”, “бездельник, саботажник, дармоед”, “открытый враг колхозной жизни”.

Находчивый Устин бьёт Давыдова его же оружием: “Кто же по нынешним временам так с народом обращается? Он, народ-то, при советской власти свою гордость из сундуков достал и не уважает, когда на него кидаются с криком... Вот и вам с Нагульновым пора бы понять, что не те времена нынче, и старые завычки пора бросать”.

А вот как судят о результатах кипучей деятельности Давыдова те, кто привык работать руками, а не языком. Руководить в понимании Ивана Аржанова — это “распоряжаться, шуметь, бестолочь устраивать, под ногами у людей путаться”. “Язык мозолить”, “брехать на ветер, трепаться” — продолжает Устин Рыкалин.

И не для потехи читателя Шолохов вводит в роман эпизод с ужом, которого перепуганный Щукарь принял за гадюку. Убедившись в ошибке, дед пытается воздействовать на обидчика в духе времени: “Выползок проклятый! Холоднокровная сволочь! Чума в жёлтых очках! И это ты, вредная насекомая, мог меня, то есть мужчину-производителя, так до смерти напугать?! А я-то сдуру подумал, что ты это не ты, а порядочная гадюка!..

...Вылупил свои бесстыжие глаза и не моргаешь, нечистый дух?! Ты думаешь, что тебе это так и обойдётся? Нет, милый мой, зараз ты от меня получишь всё, что тебе на твой нынешний трудодень причитается! Подумаешь, адаптер какой нашёлся! Да я с тобой разделаюсь так, что одни анфилады от тебя останутся, факт!”

Вдохновенное обращение Щукаря к ужу, насыщенное давыдовскими интонациями и вычитанными из словаря непонятными словами, звучит пародией на набившие оскомину обвинительные речи, убеждая в том, что насаждаемый властью страх не всесилен.

Авторская ирония уточняет отношение рядовых тружеников к новым формам деятельности. Для людей, привыкших добывать свой хлеб нелёгким трудом, разоблачение мнимых вредителей не имеет никакого отношения к настоящей работе и воспринимается как лицедейство. Подлинного хозяина, труженика не надо уговаривать и подхлёстывать. “Да оно, видишь ли, Давыдов, и раньше без колхоза как-то жили, с голоду не пухли, своему добру сами были хозяева, чужие люди нам не указывали, как пахать, как сеять”, — открыто выражает неприятие новых порядков Иван Батальщиков. Давыдов, считающий освобождение от старых хозяев главным условием будущих успехов, не может признать свою работу ненужной, но отраду находит в труде физическом.

В гремяченской кузнице, где председатель отводит душу, занимаясь ремонтом колхозного инвентаря, ждёт его встреча с Мастером. Ипполит Шалый, “перенянчивший” за свою “прокопчённую дымом жизнь” немало железа, ценит Давыдова как хорошего слесаря, для которого машина — живое существо, и бескорыстного человека. Привёзший из Ленинграда слесарный инструмент, чтобы “тракторишко какой подлечить”, он премирует им Шалого за ударный труд, что вызывает искреннее одобрение гремяченцев.

Отличающийся независимым нравом кузнец не боится сказать председателю и о порочащей его связи с Лушкой, и о том, что всем колхозным хозяйством управляет Островнов, который был и остаётся “головою во всех тёмных делах”. Зоркий взгляд Мастера замечает всё, что Давыдову хотелось бы скрыть: “И я так думаю, что не от Лушкиной любви ты с тела спал, а от совести, совесть тебя убивает, это я окончательно говорю”.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: ценные бумаги реферат, реферат память, дипломная работа проект.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки