Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 | Следующая страница реферата

Наряду с гиперболой и фантастикой Салтыков–Щедрин в «Истории одного города» очень умело использует эзоповский язык, иносказательность. Причем очень часто автор использует этот прием, если можно так сказать,
«доказательством от противного». Обратимся, например, к главе «Войны за просвещение», где «оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибающую цивилизацию. Страсть строить на «песце» была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал, и этак, но настоящим манером додуматься все–таки не мог» [44,74]. На полном серьезе автор, как бы даже сочувствуя этому неутомимому труженику административного фронта, описывает творческие муки в поисках приложения сил, бурлящих под мундиром, застегнутым на все пуговицы. И лишь перевернув эту картинку, можно понять глубину презрения автора к очередной марионетке, для которой есть один закон: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит» [44,78]. А если учесть, что «действием» в данном случае нужно считать волюнтаристское решение повсеместно сеять горчицу вместо ржи и пшеницы, повлекли за собой гибель людей, разорение стрелецкой слободы, многие беды и несчастья для народа, можно себе представить, к каким последствиям привело бы какое–нибудь более серьезное решение рьяного администратора. Таким образом, по словам Я.Эльсберга, сатира
Салтыкова–Щедрина «разоблачала врагов очень часто их же собственными словами, но пародийно преломленными или данными в иронических сочетаниях»[35,414]. Так, явившийся в «Эпоху увольнения от войн»
«черкашенин» Микаладзе «не только не позволял себе ничего утверждать слишком резко, но даже любил, при докладах, употреблять выражения, вроде:
«Итак, вы изволили сказать» или «Я имел уже честь доложить вам» и т.д.
Только однажды выведенный из терпения продолжительным противодействием своего помощника, он позволил себе сказать: «Я уже имел честь подтверждать тебе, курицыну сыну…», но тут же спохватился и произвел его в следующий чин. Страстный по натуре, он с увлечением предавался дамскому обществу, и в этой страсти нашел себе преждевременную гибель» [44,91].

Зная о том, что Щедрин хорошо знал язык народа и не чурался крепких выражений, можно только подозревать, что имел в виду автор под выражением
«курицын сын», а в сочетании с выражением «Я уже имел честь…» создается исключительный по своей ироничности симбиоз словосочетаний [6,40].

Пародией пронизана вся ткань «Истории одного города», начиная с введения «От издателя» и «Обращения к читателю», кончая «Оправдательными документами». Умело копируя стилистику летописей и в особенности миф о норманнском происхождении княжеской власти в России, Салтыков–Щедрин, на самом деле пародирует широко распространенные в то время взгляды адептов государственной школы, возносивших хвалу самодержавному строю. Их напыщенный слог, пересыпанный церковными славянизмами, вставляемыми и к месту и не к месту, очень тонко подмечен автором и широко используется и в речи героев, и в комментариях летописца. Бородавкин, например, не просто вел войны за просвещение, он «расточил всех», так что даже попа не оказалось, чтобы тот «засвидетельствовал исшествие многомятежного духа», когда его самого, за все его художества, подвергли экзекуции, где он и умер. Автор, да и любой человек, хотя бы часом оказавшийся во власти такого
Бородавкина, сказал бы в этом случае просто: «Собаке – собачья смерть», но
«исшествие мятежного духа» - намного эффективнее било по всем псевдонародным либералам, которые пиявками висели на плечах народа.

В свою очередь, И.Т. Ищенко в своем исследовании «Пародии
Салтыкова–Щедрина» отмечает, что «Оправдательные документы» основаны на прочном фактическом фундаменте. Но использование сатириком богатого фактического материала, конечно, ничего общего не имеет с плоским натуралистическим копированием. Официальным указом и уставом Щедрин противопоставил свои, пародийно – сатирические уставы, в основе которых лежит «одна жестокая насмешка» [10,69]. В этом отношении один «Устав о добропорядочном пирогов печении» чего стоит: Беневоленский с очень большой серьезностью, применяя отточенный государственно–канцелярский слог, пишет предписание о том, что и без него известно каждому – как печь пироги, какую начинку класть, а цель указа одна – урвать и себе от тех пирогов, да повкуснее, из самой середины.

2.2. Художественные средства изображения народа.

Исследуя тему народа в произведении «История одного города»
Салтыкова–Щедрина, необходимо остановиться на вопросе художественных средств, использованных автором при изображении жителей города Глупова.

Роман изобилует точными и отточенно-злыми характеристиками властителей, можно только восхищаться талантом писателя, как сатирика. Но, если при этом забывать цель, ради которой было написано это произведение – воспитание народа, его просвещение, стремление пробудить его лучшие качества, - книга может просто остаться сборником анекдотов, о которых забывают по прошествии какого–то времени. Почему же этого не происходит более столетие спустя?

Наверное, прав оказался Белинский, пророчивший Щедрину всеобщую народную любовь, по мере повышения образованности народа, именно за то, что, несмотря на злую критику народного непротивленчества, равнодушия и политической пассивности, автор умел выразить любовь и восхищение своим народом. Как верно подмечает Е. Покусаев, только на первый взгляд кажется, что в изображении народа писатель обращается к тем же приемам гиперболы и гротеска, какими создавались сатирические темы правителей. Бесспорно, изобличающий смех звучит и в народных эпизодах. Здесь тоже нередки элементы художественного преувеличения и фантастики. И, тем не менее, анализ текста показывает своеобразие разработки народной темы. Различие обусловлено, прежде всего, идейными соображениями. Решающее из них то, что автор
«Истории одного города» выступает защитником народа и последовательным, гораздо более последовательным, чем сам народ, врагом его врагов [25,79].

Свою любовь к народу в «Истории …» Салтыков–Щедрин не выпячивает, не декларирует на каждой странице, он просто позволяет своему народу жить именно той жизнью, какой они жили уже века до него. Единственное, что он себе позволяет, как художнику, это расставить свои акценты, добавляя колорита именно там, где он хотел бы что–то поправить в характере, психологии глуповцев. Здесь можно назвать два характерных эпизода: с ямщиком Дмитрием и ходоком Евгением. Дмитрий, доведенный до полного отчаяния самодурством Фердыщенки, идет на все, даже совершает поджег в доме бригадира и «как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался».

- Ничего я это не знаю, - говорил он, - знаю только, что ты старый пес, у меня жену уводом увел, и я тебе это, старому псу, прощаю… Жри»
[44,47].

Евсеич, избранный ходоком от народа для защиты его интересов, проявил чудеса бесстрашия перед лицом градоначальника, но будучи закованным в кандалы за свою настырность, просит прощения у всего народа за обиды и прегрешения, а в конце добавляет:
- И ежели перед начальством согрубил… и ежели в зачинщиках был… И в том,
Христа ради, простите! [44,52]

Эти просьбы о прощении - как удар хлыста. После высокой патетики проявления настоящего народного характера с непокорностью, искренним желанием защитить свою честь, благополучие, жизнь, в конце концов, - такая униженность, в житейском плане, может быть, даже отсутствующая, у
Салтыкова–Щедрина выставлена как бы напоказ: вот, дескать, каков русский мужик, начинает за здравие, заканчивает за упокой. Но за этим авторским акцентом не слышно издевки, знаменитого щедринского злого смеха; слышна только горечь, искренняя жалость к людям, попавшим в жернова безжалостной мельницы, перемалывающей судьбы и жизни.

О характере смеха Щедрина очень хорошо высказался Е.Покусаев. Смех в народных картинках лишен той эмоциональной окраски, которая характерна для сатирического рисунка градоначальников. В народных эпизодах смех пропитан горьким чувством, хотя порой нотки возмущения проникают и сюда. И чем дальше к концу, к главам и страницам, где изображается угрюм–бурчеевский режим, где положение глуповцев становится все более бедственным и тяжелым, тем чаще повествование проникается глубоко трагическими мотивами. Смех как бы застывает, уступая место патетике горечи и негодования [25,79].

Исследователи творчества Салтыкова–Щедрина отмечают поразительную соотнесенность его повествования с устным народным творчеством. Щедрин умел одной народной пословицей или поговоркой заклеймить чинушу, бюрократа или либерала–пенкоснимателя. Так, например, Бородавкин у Салтыкова–Щедрина
«поражал расторопностью и какой–то неслыханной въедливостью, которая с особенной энергией проявлялась в вопросах, касавшихся выеденного яйца»,
«спал только одним глазом» [44,71]. Беневоленский еще даже в молодые годы писал законы на тему: «Всякий сверчок да познает соответствующий званию его шесток» [44,95]. Прыщ с головой, пахнущей трюфлями «будет тебе в глаза лгать, что он не поросенок, а только поросячьими духами брызгается»
[44,100].

По мнению Я.Эльсберга, Щедрин прибегал к народному языку не для того, чтобы отгородить его от современности, не для эстетского любования, а для того, чтобы превратить этот язык в сильное оружие сатиры [35,181].

Для изображения жизни народа Глупова Щедрин тоже часто пользуется разного рода поговорками, анекдотами, дразнилками, которые веками складывались и жили в народном творчестве; особенно это проявляется в главе
«О корени происхождения глуповцев». Но таким приемом он пользовался, чтобы показать негатив толпы, психологию стадного чувства народа, с которым автор никак не мог мириться. Но стоит ему хоть чуть–чуть отойти от изображения толпы, стада – покорного, готового славословить любому болвану в эполетах,
- и его народный язык приобретает поэтику, высокие чувства [28,40].

Ходок Евсеич, юродивый Архипушко – как они прекрасно укладываются в пословицу: «На миру - и смерть красна». Не их вина, что тут же забывается и подвиг Евсеича, защищающего интересы общества, и предвидения Архипушки, по–своему пытавшегося отвести беду от глуповцев. Они погибают за свою правду, а автор передает горечь от безразличия, равнодушия толпы уже своим, авторским, заостренно публицистически слогом. «Щедрин умел соединить знание народного творчества, и языка, и понимания «народной мысли» и
«кровной народной нужды» со «строго научным взглядом на вещи», с использованием всех достижений книжной, научной, публицистической речи»
[35,180].

Говоря о народе народным языком, автор в конечном итоге говорил с народом; именно ему – забитому, темному, коснеющему в своих раболепных привычках, была адресована эта гениальная сатира Салтыкова–Щедрина.
Надеялся ли автор, что его назидания смогут превозмочь назидания глуповских градоначальников, что он сможет достучаться до умов и сердец простого россиянина? Салтыков–Щедрин своим творчеством, своей жизнью, доказывал, что надежда у него такая была, не хватило лишь жизни, чтобы увидеть результаты исполнения своей надежды.

3. Место публицистических отступлений в развитии народной темы.

Для «Истории одного города» характерна сложность, многослойность композиции. Форму летописи автор использовал чисто в сатирических целях, она давала ему простор в выражении своего отношения к господствующей в то время доктрине государственной школы, не скрывая своего сарказма и презрения к постулатам оправдания закабаления народа.

Голос «Издателя» в книге – это голос повествователя: в зависимости от появления новых и новых градоначальников, он целиком отображает идею сатирического взгляда автора на истинное положение тех или иных событий, варьируясь от притворного, ехидного, якобы, одобрения того или иного градоначальника, до открытого презрения к их бурной административной деятельности. Однако, для того, чтобы с абсолютной точностью сформулировать свои цели, которые Салтыков– Щедрин преследовал написанием этой книги, предельно конкретно рассказать о своих надеждах в деле просвещения и образования народа, автору необходима была какая–то отдельная трибуна.

Так в тексте появились публицистические отступления, которые глубинными раздумьями автора вносили новизну в развитие народной темы в прогрессивной литературе прошлого столетия.

К одному из таких отступлений можно отнести главу «Поклонение Мамоне и покаяние». Ее главной темой автор выводит собственные размышления о судьбах народа, о его положении, возникшем в ходе развития истории – «сновидения».
Салтыков–Щедрин доказывает с полной основательностью, что история, которая строится «верхами», никогда не будет учитывать интересы народа, любые нововведения сверху, как бы они красиво не подавались, это лишний пресс для
«низов». Сравнивая жизнь страны с пучиной моря, бешено крутящейся с пеной и брызгами на своей поверхности, автор задает себе вопрос: «Что происходит в тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем и далее, до самого дна? Пребывают ли они спокойными, или и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? – с полной достоверностью определить это невозможно, так как вообще у нас еще нет привычки приглядываться к тому, что уходит далеко вглубь» [44,108].Этой фразой
Салтыков–Щедрин бросает упрек своим соратникам по перу, упрек в незнании чаяний народа, поверхностном и, часто, искаженном изображении жизни
«низов». Для себя Салтыков–Щедрин уже дал ответ на этот вопрос: «Но едва ли мы ошибемся, сказавши, что давление чувствуется и там. Отчасти оно выражается в форме материальных ущербов и утрат, но преимущественно в форме более или менее продолжительной отсрочки общественного развития» [44,108].

Давно известна поговорка «Паны дерутся, у холопов чубы трещат».
Поэтому любое начинание «сверху» в первую очередь будет бить по «низам», отсюда людские страдания, кровь человеческая и вся неправда на земле. Но
Салтыков–Щедрин свою мысль уводит гораздо глубже, проникая в самую суть подобной манипуляции народом: насаждая сверху науку, цивилизацию, внешнюю и внутреннюю политику, навязывая народу войны, с их тяготами и страданиями, наши градоначальники всевозможных толков и мастей, лишают народ самого главного – права на свободу, на развитие самосознания, права самому решать свою судьбу, сообразуясь, в первую очередь с собственными интересами, традициями, чаяниями. Вместе с тем, Салтыков–Щедрин не отделял себя от народа Глупова, говоря: «можно догадываться, что и современники без особого удовольствия относятся к тем давлениям, которые тяготеют над ними»
[44,108]. Подчиняясь силе режима, он тоже вынужден был искать обходные пути, вырабатывать целую систему сатирических приемов, позволяющих ему доносить идеи демократизма до своего читателя. Но сила, давлеющая над ним, как и над всем Глуповом, все же не может заставить автора изменить самому себе в главном – в правде изображения народа. Народ бесправен, темен, готов раболепствовать перед любым начальником и изображать его бунтующим, сопротивляющимся – это было бы, по словам Салтыкова–Щедрина, «несогласным с истиной». Именно такая позиция автора, с особой яркостью продекларированная в авторских отступлениях в «Истории одного города», давала отповедь и злобным критикам Салтыкова – Щедрина, и в то же время позволяла внедрить в умы прогрессивных людей того времени задачу пробуждения самосознания народа, показывая не только тех его врагов, которые сидят у него на шее, но и врагов, гнездящихся в самой душе народа: раболепие, тупость, всепрощенчество. И, даже создав в своей книге гипотетическое благополучие глуповцам во времена правления Прыща, Беневоленского, Грустилова, Салтыков предупреждает, что народу «неизвестна еще была истина, что человек не одной кашей живет» [44,118]. За внешним благополучием автор видит опасность потери истинно народных ценностей: трудолюбия, следования истинно народным традициям уклада жизни, бережливости и т.д., т.е. именно тех черт народа, которые автор особенно любил и ценил в русском народе.

Салтыков–Щедрин своей «Историей…» призывал сделать только один шаг:
«Восхищение начальством! Что значит восхищение начальством? Это значит такое оным восхищение, которое в то же время допускает и возможность оным невосхищения!» [44,158]. Перестать славословить каждому вышестоящему, устыдиться своего слепого повиновения любому идиоту – это и есть тот шаг, с которого начинается победа человеческого над гнетом безумства, - и
Салтыков–Щедрин приводит свой глуповский народ к этому первому шагу.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: оформление доклада, контрольные 8 класс, бесплатные шпоры.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки