Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Концепция Э.Рейсса строится на понимании романа как сказания, т.е. как повествования, содержащего историческое осмысление событий (возникновение, рост, расцвет и падение государства короля Артура)при этом идейное содержание романа, в корне отличное от других романов артуровского цикла, рассматривается не в связи с внутренними особенностям английской истории и культуры, хотя Э.Рейсс и признает это возможным, а в более абстрактном, более философском плане - проблема человеческой жизни вообще, судьбы человека и общества вообще и т.д.

"Although it is possible to note in the 'Morte Arthur’ references to contemporary times, it is more pertinent to see how Malory1a work acts as a commentary on the problems and difficulties of human life and on the fortunes of man and society in this world, problems and difficulties that, although expressed in the terms of his particular age, go beyond that age."[15]/

Развитию этой идеи служит и все построение работы, являющейся, по сути дела, структурным анализом романа. Но и этот анализ сказывается не лишенным противоречий, автор, следуя мнению д.Брюера, высказанному им еще в 1952 г., в том, что к произведению Мэлори больше, чем к какому-либо другому произведению литературы применим принцип литературной критики /literary criticism /в отличие от принципа литературоведения, /as different from literary scholarship/ и что в этом случае произведение должно рассматриваться само по себе, независимо от автора и источников и заявляя, что было бы несправедливо рассматривать роман только в связи с его источниками /"lt is possible for our reading of an author to become what we may call "source-ridden", so that we no longer see his book as it is in itself, but only as it contrasts with its sources. This is clearly an injustice to the author, for we are preserving in their original form elements which he пае transmuted, and even element which he rejected."[16] вынужден в то же время признать связь романа Мэлори не только с непосредственно повлиявшими на его создание французскими романами, но и с традицией артуровского цикла романов в целом. Сочинение Мэлори, пишет он, есть нечто, представляющее результат деятельности многих художников
/Malory's composition is something that is the result of many artists' hands/.Это положение тут же опровергается утверждением обратного: произведение представляется исследователю изолированным не только от всех других произведений артуровского цикла, но даже и от своего сочинителя при признании, тем не менее, того факта, что оно "прошло через" Мэлори:

"It must be remembered that, just as the work stands apart from its author, though it passed through Malory in order to be what it is, so does it exist apart from all other works in the Arthurian tradition that may have exerted both direct and indirect influences on Malory.'[17]

Эта изоляция романа как от культурных явлений породившей его эпохи, так и от культурных достижений предшествующих веков, среди которых - одна из замечательных традиций в европейской литературе средневековья - традиция куртуазной, рыцарской литературы, обедняет исследование, замыкает его в рамках текстологического анализа.

Думается, что истинное звучание романа Томаса Мэлори и место, занимаемое им в английской литературе, может быть выяснено только при изучении целого комплекса явлений: и традиции куртуазной литературы, и особенностей литературного процесса в Англии XV века, и культурной обстановки этого периода. Более углубленным должно быть и само изучение романа "Смерть Артура". Говоря о позиции Мэлори как писателя, сознательно отбирающего материал для своего произведения и сознательно трактующего его, нельзя не сказать и о его творческом методе, проявившемся в первую очередь в создании художественного образа. Таким образом, мы считаем, что роман
Мэлори нельзя рассматривать как "совокупность речевых приемов", то есть говорить как об "изолированном произведении", так как роман Мэлори связан с другими явлениями английской культуры XV века - очень сложного и противоречивого по своему характеру времени развития художественной мысли в
Англии; времени, когда новые тенденции возникали и открыто заявляли о себе в творчестве крупнейших писателей этой поры; времени, когда эти новые тенденции существовали рядом с традиционными художественными принципами, но, проникая в традиционные формы, видоизменяли и усложняли их. Время становления и развития этих новых тенденций в английской литературе может быть названо английским Предвозрождением. В обстановке столкновения старого и нового, традиционного и новаторского и возникает роман Томаса Мэлори
"Смерть Артура", несущий на себе отпечаток бурной и противоречивей эпохи.
Попытка такого анализа романа Мэлори и будет предпринята в данной работе.

Цель работы – выявить основные элементы и авторские принципы в создании системы образов романа Томаса Мэлори «Смерть Артура».

Задачи работы – определить фольклорные, мифологические и литературные источники романа обуславливающие как отдельные сюжетные линии, так и основные образы романа. Показать тесную взаимосвязь романа Мэлори с куртуазной традицией в условиях меняющегося историко-культурного содержания современной ему эпохи.

Большое значение для нас в свете поставленной цели и задач данной работы имели разработки данной проблематики, представленные в трудах зарубежных и отечественных исследователей творчества Томаса Мэлори, таких как А. Мортон, Э. Винавер., Михайлова, Жирмундский.

Глава I.

Структурообразующие элементы системы образов романа Томаса Мэлори
«Смерть Артура»

П.1. Фольклорные и мифологические источники системы образов романа
Томаса Мэлори «Смерть Артура».

Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, о поисках Святого
Грааля прошли в своей эволюции несколько этапов, многообразно отразившись в памятниках духовной и материальной культуры народов Европы - от архивольта северных дверей собора в Модене, датируемого 1096 или 1106 годом, до "двора короля Артура", знаменитого Дома Черноголовых в Риге (XIV в.), от валлийских "романов" IX-XI вв., состанивших “Мэбиногион", до обширнейших прозаических циклов конца средневековья. В этом длинном ряду книга Мэлори -
"как бы последнее прощание с миром легенд и вымысла куртуазной поры"[18].
Но значение книги Мэлори не только в этой завершаемости важного этапа культурного развития. Она имела, как заметил академик В. М. Жирмунский,
"поистине колоссальное влияние на всю английскую литературу XIX и XX веков и является для англичан национальным классическим наследием"[19].
Действительно, на Мэлори история литературных обработок артуровских легенд не прекращается. Даже наоборот: именно с Мэлори и некоторых более молодых его современников начинается череда пересказов, переделок, транскрипций. В этом смысле роль Мэлори двойственна: куртуазная традиция им порядком расшатана, но не преодолена. С куртуазной средневековой традицией Мэлори еще не порывает, и его книга - еще одна (последняя, гениальная и т. д.) литературная манифестация средневековых легенд, в терминах которых описывается им окружающий мир. Таким образом, Мэлори остается в пределах куртуазной идеологической и сюжетно-стилистической системы.
Корни артуровских сказаний уходят в далекое прошлое, в "темную" эпоху V-VII вв. и еще дальше - в верования и сказания дохристианской и дорийской
Британии, в культуру древних кельтов. Кельтский элемент в созидании артуровских легенд - древнейший и наиболее значительный.
Кельтская цивилизация является одной из великих цивилизаций древней
Европы[20]. И хотя следы ее, как чисто материальные, так и духовные, обнаруживают себя повсюду, мы знаем об этой цивилизации бесконечно мало.
Кельтские племена населяли когда-то всю Европу, но, постоянно теснимые, они вынуждены были непрерывно мигрировать, что неизбежно приводило к гибели памятников их культуры. Национальная культурная традиция во многом утрачивала единство и жизнеспособность. Для судеб собственно литературной традиции немаловажно также то, что у многих кельтских племен существовал запрет записывать сакральные и литературные тексты: литературная (а до нее
- мифологическая) традиция была здесь исключительно устной. Когда запрет на письменную фиксацию литературных памятников был забыт, записанными оказались лишь поздние версии кельтских легенд и преданий. Поэтому, например, галльская ветвь общей культуры кельтов (рано слившаяся с культурой Древнего Рима) представлена исключительно данными археологии и свидетельствами античных писателей. Этим последним в полной мере доверять нельзя: древнеримские писатели и историографы мерили кельтскую культуру своими мерками, тем самым навязывая чуждые ей критерии. Так, древние римляне старательно искали в мифологии кельтов аналогии своим мифам и легендам, не принимая во внимание (вернее, не понимая), что эти две мифологические системы не только непохожи, но даже во многом несовместимы.
Эту непохожесть и несовместимость некоторые из поздних писателей античности все-таки почувствовали и отметили не без недоумения, например Лукиан из
Самосаты[21]. Он отмечал, что кельтские божества претерпевали трансформацию под воздействием культуры римлян. С подобными трансформациями мы будем постоянно сталкиваться и в формирующихся артуровских легендах, что не исключает чрезвычайной устойчивости на протяжении многих веков отдельных компонентов кельтской культуры.
Кельтская цивилизация уже к началу нашей эры распалась на несколько автономных ветвей, между которыми существовал, конечно, постоянный обмен, у них были общие истоки, но пути и судьбы - разными. Кельтское культурное единство рано было утрачено. Следовательно, участие этих ветвей в сложении общей культуры средневекового Запада оказалось различным, различным же, в частности, был их вклад в формирование артуровских легенд. Пракельтский элемент просматривается в них с трудом. С большим основанием можно видеть в аргуровских сказаниях отзвуки ирландских и валлийских вариантов кельтских мифов и легенд, о чем речь пойдет несколько ниже.
Происхождение преданий о короле Артуре изучается уже давно, и здесь было предложено немало решений. Споры велись в основном вокруг того, относить ли возникновение этих преданий ко времени их первой письменной фиксации
(причем здесь нередко подлинность текста Ненния бралась под сомнение, и поэтому речь шла о начале XII в.), приурочивать ли их к моменту кульминации борьбы кельтов с саксами (VI в.) или искать их истоки в кельтском фольклоре. В конце концов, для нас не так уж и важно, кем был легендарный
Артур - римским легионером или кельтским вождем", не так уж важно, существовал ли он вообще (видимо, существовал: археологические раскопки последних лет[22] подтверждают свидетельства средневековых летописцев).
Важнее другое: необычайная, поистине удивительная и стойкая популярность артуровских легенд несомненно объясняется условиями их возникновения и функционирования; в их эволюции отразился путь от мифологии к литературе (через фольклор) и дальнейшая трансформация последней.
Каждый нз этих переломов и превращений оставил след в изучаемых нами легендах. Артур не был только кельтским вождем, только римским военачальником, только мифологическим героем древних бриттов. Поэтому различные этимологии его имени, которые мы сейчас перечислим, не ошибочны, а узки. Имя Артура возводят к латинскому Artorius, к индоевропейскому ага-
(землепашец), к кельтскому aitos (медведь), к ирландскому art (камень) и т. д. ". В действительности имя Артура, как и сложенные о нем легенды,- многослойны. Они подобны средневековому палимпсесту, где сквозь новый текст смутно просматривается старая рукопись, которая никогда не оказывается стертой до конца. С этой многослойностью артуровских легенд мы сталкиваемся не только в обширных сводках и компиляциях XIII-XIV вв., где обилие и разнородность источников оборачиваются противоречиями в развитии сюжета, обрисовке действующих лиц и т. п. (не избежал этого и Мэлори), но и в более сюжетно завершенных, замкнутых произведениях, как, например, в романах Кретьена де Труа.
Попытки исключительно мифологического истолкования артуровских легенд следует признать несостоятельными. Для этого просто нет материала, хотя отдельные пережитки древних магических ритуалов (например, обряда инициации и т. п.) присутствуют даже в поздних литературных обработках "бретонских" сюжетов. Теперь от исключительно мифологической интерпретации артуровских легенд подавляющее большинство исследователей отказалось. Так, если Джон
Рис[23] видел в Артуре, исходя из этимологии, им принятой (ara - землепашец), какое-то кельтское аграрное божество, то Роджер Шерман
Лумис[24] убедительно показал, что в легендах о короле Артуре не удается обнаружить каких-либо рудиментов сельскохозяйственных мифов. Нет в Артуре и черт "первопредка" или культурного героя, типичных для древнейшего слоя фольклора доклассового общества[25] ". Однако некоторые мотивы кельтской мифологии в сказаниях об Артуре все-таки присутствуют, что убедительно показано Р. Ш. Лумисом в серии его работ (например, отождествление Артура с богом Браном-вороном). Говоря об Артуре как о мифологическом персонаже
(вернее, о его мифологических истоках или эквивалентах), нельзя забывать о том, что состав плохо известного нам кельтского пантеона все время менялся, причем не только количественно, но и функционально. Нельзя также не учитывать "обратной связи": столкновение мифов с исторической действительностью отзывалось перераспределением старых и возникновением новых мифологем. К старым мифам мы подчас идем неизбежным путем реконструкции (нередко - ювелирным по тонкости, но и по хрупкости, методом аналогий). При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах,- вторичного происхождения. Как полагает Р. Ш.
Лумис[26], в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова).
Кельтский пантеон продолжает вызывать споры, хотя его изучение ведется со времен Цезаря, Плиния и Страбона. Уже у Цезаря мы находим параллели между кельтскими (галльскими) божествами и богами Древнего Рима. В основном опираясь на писания древних, были выявлены в верованиях кельтов некоторые аналоги римских богов. Так, с Меркурием сопоставляется обычно Луг Длинной
Руки, бог света, обладающий функциями всех других богов (очевидно, пережитки солярных культов); с Юпитером - Дагда, бог-друид, прорицатель, покровитель дружбы; с Марсом - Огме (Огмий, Огам), бог войны, но одновременно бог красноречия и письменности (в его функции входило также препровождать людей в иной мир); с Вулканом - Гойбниу, бог кузнечного ремесла; с Минервой - Бригита, мать богоз и поэтов, богиня поэзии и ремесел; с Аполлоном - Ойнгус (ирландское Мак Ок, валлийское Мабон, галльское Мапониус), бог молодости и красоты.
Но эти параллели охватывают ничтожное число кельтских богов. По данным археологии, эпиграфики, нумизматики, литературы, мы сталкиваемся с десятками и даже сотнями кельтских божеств с довольно нечетким и противоречивым распределением функций. Такое обилие не раз ставило в тупик исследователей. Это обилие можно объяснить дпумя причинами. С одной стороны, эта чрезмерная населенность кельтского гантеона отражает наличие местных божеств, поклонение которым было локально ограниченным и не вполне повторяло систему поклонений и ритуалои соседних, а тем более удаленных кельтских племен. У разных племен были и разные теснимы (за исключением нескольких общих, восходящих к пракельтскому пантеону, но их функционирование у разных племен могло не совпадать). С другой стороны, лингвистический анализ показывает, что это кажущееся обилие божеств - фиктивно: перед нами не разные боги, а лишь многочисленные прозвища (часто ситуативные, т. е. свертывающие сюжет, а также эпитетные) очень немногих божеств. Ряд ученых вообще склонны утверждать, что для древних кельтов, по крайней мере в период их независимости, характерна тенденция к монотеизму.
Впрочем, делаются оговорки: единое божество (пракельтов?) обычно выступает в нескольких лицах, чаще всего в трех (сакральное число у большинства первобытных народов).
Помимо почитания мифологических персонажей, у древних кельтов был распространен стойко державшийся, даже в романизированных и христианизированных областях, культ воды, камней и священных деревьев.
Кстати, этот культ всевозможных источников и озер дошел и до артуровской традиции, отозвавшись во множестве текстов, где говорится о воде в легендах и романах бретонского цикла. В этих легендах и романах герои проводят в недрах озер целые периоды своей жизни (как, например, Ланселот, получивший воспитание в подводном замке у Владычицы Озера), постоянно возвращаются туда, находятся в общении с жителями озер и т. д. В озеро падает и меч короля Артура Экскалибур, подхваченный показавшейся оттуда рукой. Помимо озер, в кельтском фольклоре и в артуровских легендах немалое место предоставлено и всевозможным источникам, многие из которых заколдованы, чудесны и т. п. Тема брода, который не каждому дано отыскать и у которого происходят решительные схватки героев, также весьма характерна для артуровских сказаний. Недавние археологические поиски на дне озер, ручьев и колодцев говорят о том, что подобные места издавна были предметом поклонения у разных кельтских племен.
Отметим также у кельтов распространенный культ животных, которые часто наделялись сверхъестественной силой, с которыми люди и боги находятся в сложных отношениях то дружбы, то вражды. По сообщениям средневековых хронистов, у кельтов существовала твердая вера в возможность превращений человека в животное (волка, вепря и т. д.) и обратно, и эту веру не смогло сокрушить даже христианство. Часто в верованиях кельтов фигурировали фантастические животные - трехрогие быки, единороги и т. п. Это внимательное, в известной мере даже почтительное отношение к животным отразилось и в артуровских легендах, где кони, собаки, вепри, ястребы и т. д. имеют почти обязательно собственные имена, находятся в активных отношениях с людьми, но в то же время сохраняют по отношению к ним большую независимость.
У древних кельтов был очень развит культ героев. Полуисторические персонажи, например кельтский царь VI в. до н. э. Амбига или военачальники
Белловез и Сеговез, очень быстро становились героями народных легенд. Так сложились кельтские эпические сказания, памятники которых лучше всего сохранились в Ирландии, менее других кельтских областей подвергавшейся чужеземным влияниям. От ирландского героического эпоса нет прямой дороги к артуровским легендам, но известная связь между героями ирландских и артуровских сказаний безусловно есть.
Из героев ирландской мифологии и ирландского народного эпоса наиболее близок к Артуру король Улада Конхобар. Его мудрость и справедливость напоминают аналогичные качества Артура, а его двор в Эмайн-Махе, состоящий из доблестнейших и славнейших рыцарей,- артуровский Каме-лот. Вот описание правления Конхобара из саги "Сватовство к Эмср": "Жил некогда великий и славный король в Эмайн-Махе, Конхобар, сын Фахтны Фатаха. Блага и богатство были в изобилии у уладов, пока правил он. Мир был тогда, спокойствие и всем людям - добрый привет. Было вдоволь плодов и всякого урожая, а также и жатвы морской. Были довольство, справедливость и доброе владычество над людьми Ирландии в течение всего этого времени. В королевском доме в Эмайн были благолепие, пышность и всякое обилие[27]".
Далее следует описание королевского дворца, поражавшего своим великолепием и разумной планировкой. Во дворце часто устраивались шумные трапезы, в которых участвовали все славные воины королевства: "Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений.
Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на своих инструментах[28]".
Однако при всем разительном сходстве со двором Артура, описанным в рыцарских романах (даже со дво-рами государей в развитых формах героического эпоса), двор Конхобара более примитивен и груб; в нем нередки резкие перебранки и драки, что было уже невозможно в Камелоте (по крайней мере в Камелоте рыцарских романов), где общество руководствовалось законами куртуазного вежества. Это различие не может нас удивлять, ибо сказания о
Конхобаре и легенды о короле Артуре относятся к разным стадиям культурного развития,- одни возникли в первобытно-племенной среде, где разложение родового строя только начиналось, другие - в обстановке складывающегося феодального общества. В ирландских сагах перед нами процесс перехода (через циклизацию) от богатырской сказки к героическому эпосу; свойственная последнему историчность в них лишь намечается. Ирландские саги сложились, очевидно, еще до римского завоевания и христианизации Британских островов (Ирландия римлянами и не была завоевана), артуровские же легенды возникли позже, они несут на себе отпечаток римской культуры, римского миропонимания. Не случайно Конхобар является одним из королей Ирландии, тогда как Артур правит всей Британией, а по существу стоит во главе всего
Западного мира (вот почему его в искусстве средневековья так часто сопоставляли с Карлом Великим).
И другие герои артуровских сказаний находят себе аналогов в ирландском эпосе. Тот же Конхобар в саге "Изгнание сыновей Уснеха" является параллелью королю Марку в легенде о Тристане н Изольде. Самый популярный герой древних ирландцев, Кухулин, может быть сопоставлен с Гавейном артуровского цикла.
Да и не только с ним. Черты Кухулина ("Многими дарами обладал он,- говорится в саге "Сватовство к Эмер",- прежде всего-даром мудрости (пока не овладевал им боевой пыл), далее - даром подвигов, даром игры в разные игры на доске, даром счета, даром пророчества, даром проницательности. Три недостатка было у Кухулина: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, и то, что он был слишком прекрасен"[29]) легко обнаружить и у
Ивейиа, и у Ланселота, и у Персиваля.
Было бы ошибочным утверждать, что образы Кухулина или Конхобара в ходе развития народно-эпической традиции легли в основу образов героев артуровских легенд. Характерные и для тех и для других мотивы героического детства, инициации, поисков далекой невесты, борьбы с чудовищем и т. п.-
Суть непременные компоненты биографии эпического героя. Таким образом, в артуровских сказаниях повторяется лишь общая модель.
В основе артуровских легенд лежат кельтские эпические сказания, их ирландская вариация известна нам лучше всего. Поэтому ирландские саги - не источник, а параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре.
Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов. Так, например, было бы заманчиво, но слишком неосмотрительно видеть прообраз волшебника Мерлина в советнике Конхобара, друиде Катбаде, или в боге
Мидере, известном даром превращений и любовью к смертной женщине. Мерлин артуровских легенд несомненно унаследовал многие черты этих мифологических персонажей, но не может быть возведен непосредственно и прямолинейно к ним.
Еше меньше оснований видеть истоки артуровских легенд в ранних памятниках валлийского эпоса. В таких сагах (этот термин применяется нами условно, по аналогии с ирландскими сагами), как "Мабиноги о Пуилле", "Мабиноги о
Брануэн", "Мабиноги о Манаунддане, сыне Ллира", "Мабиноги о Мате, сыне
Матонуи", историческая действительность (военные столкновения племен, борьба за власть и т. д.) переосмыслена мифологически. Здесь действие свободно переносится в Иной Мир (Аннон), герои меняются обликами, превращаются в животных и птиц, сочетаются браком с неземными существами
(такова, например, таинственная женщина Рианнон, которую всегда сопровождают птицы, чье пение заставляет забыть о времени), плодородные земли внезапно превращаются в пустыню, заколдованные замки исчезают при приближении героя и т. д. Этот феерический элемент сочетается с жестокостью нравов и даже некоторыми пережитками матриархата (отношение юного витязя
Придери к матери, которую он, по смерти Пуилла, выдает замуж за короля
Манауиддана). В артуровские легенды из ранних валлийских саг на уровне сюжета не было перенесено ничего. Эпические мотивы, как и в случае с ирландскими сагами, отражают достаточно общую модель. Но валлийский эпос отозвался в сказаниях об Артуре своей стилистикой, своим волшебным, феерическим колоритом, поэтичным отношением к природе, населенной духами и активной по отношению к человеку, богатством фантазии.
Итак, первый этап- это как бы Артур до Артура. Нет ни имени, ни героических деяний, ни привычного нам окружения. Есть лишь "мотивы", которые очень скоро найдут отклик в ранних памятниках кельтской (валлийской) литературы и фольклора, где будет фигурировать и Артур.
(Такой же случай и с другим популярнейшим героем средневекового Запада -
Тристаном: ирландский Найси или шотландский Даэрмейд - это тоже Тристаны до
Тристана[30].)
Очень скоро в развитии артуровских легенд появился новый, весьма действенный фактор - христианство. Все, чем может оперировать современная кельтология, т. е. не только рукописи, достаточно поздние, но и произведения, которые несомненно на несколько веков старше этих рукописей, создано в христианизированной Британии. Лишь основа легенд, впрочем очень плотная, их первичный слой - чисто языческие.
Британские острова, особенно Ирландия, были христианизированы очень рано и очень мирно. Поэтому христианская культура не уничтожила языческую, а обогатила последнюю, принеся знакомство с греческой и римской литературой, традиции которых нашли здесь твердую почву (вот почему при дворе Карла
Великого, среди деятелей каролингского Возрождения было немало ирландцев).
Как заметил А. А. Смирнов, "еще долго после официального введения христианства в народе держалось двоеверие. Да и само ирландское духовенство проявило в этом отношении гораздо большую терпимость, чем духовенство в других странах. Удар пришелся главным образом по пантеону верховных богов.
Что же касается веры в духов, то она сохранила в сагах свое прежнее место.
Более того, она даже расширилась против прежнего. Именно большинстве богов, утратив право на существование в своей "почетной" форме, не умерло, но перешло в низший разряд - в разряд духов: последних, как известно, христианская церковь терпела, отождествляя их с "дьяволами"[31]. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. То есть характерные черты кельтского мироощущения благодаря вызванным христианством трансформациям кое в чем даже усилились.
Ранняя христианизация объясняет также, почему на Британских островах столь значительны были традиции восточного христианства (Палестины, Сирии, Египта и т. д.) - монашество, отшельничество и т. п., почему сюда проникли некоторые восточные культы (например, Митры). Да и сложившаяся здесь церковная организация оказалась весьма своеобразной, отличающейся от континентальной. В христианизированной Британии, особенно в северной ее части, почти не было городов, а следовательно, не было епископств.
Основными религиозными центрами стали монастыри. Их настоятелями, как правило, бывали отпрыски местных княжеских семей, а поэтому руководство монастырями редко уходило из рук одного рода, становясь как бы наследственным. Таким образом, монастыри становились средоточием и духовной и светской власти. Барды и филиды также неизменно тяготели к монастырям, и их устное творчество, арсеналом и почвой которого была кельтская мифология, развивалось рядом с письменной латинской традицией, параллельно ей, без непримиримого противоборства и противостояния. Поэтому воздействие библейских мотивов было здесь, с одной стороны, глубоким и органичным, с другой же стороны - лишенным категорической императивности. Ранняя христианизация, приобщение в той или иной мере к раннему христианству объясняют, наконец, тот культ апокрифических евангелий, особенно "Евангелия от Никодима", и, в частности, легенд об Иосифе Аримафейском, которые зафиксированы на Британских островах уже в VII в. Этот культ Иосифа оказал сильнейшее воздействие на формирование артуровских легенд, вообще на самоощущение британцев: в Иосифе видели христианизатора Британии, в какой- то мере даже ее родоначальника.
Эрнест Ренан отмечал как главные черты ранней кельтской литературы абстрактность, кротость, пассивность, мечтательность[32]. Известный английский поэт прошлого века Мэтью Арнольд[33] говорил о страстности, любви к фантастическому, о меланхолии. При всей односторонности этих оценок, в них немало верного. Очень справедливо, например, замечание Э.
Ренана о том, что известная нам литература кельтов вполне самостоятельна и христианский элемент в ней едва заметен: "Вся природа заколдована и изобилует, подобно воображению, бесконечно разнообразными созданиями.
Христианство редко обнаруживается; хотя иногда и чувствуется его близость, но оно ни в чем не изменяет той естественной среды, в которой все происходит. Епископ фигурирует за столом рядом с Артуром, но его функции ограничиваются только тем, что он благословляет блюда[34]. Современные кельтологи, например, Жан Маркс[35], отмечают в поэзии кельтов особую созерцательность, вызванную близостью к природе. Кстати, эта близость подкреплялась у христианизированных кельтов широко распространенным отшельничеством. Монахи-отшельники, селившиеся в живописных местах, были не выдумкой авторов романов "бретонского цикла", а исторической реальностью тех "темных" веков.
Отшельническим духом овеяна и поэзия первых валлийских бардов - Анейрина,
Талиесина и др. Долгое время считалось, что их творчество является поздней обработкой каких-то сказаний о мифологических и национальных героях
(Кадуаладре, Артуре и др.). Новейшие исследования (прежде всего сэра Айвора
Вилльямса[36]) показали, что эти барды существовали в действительности и их произведения, являясь позднейшими записями, восходят к VI в. Таким образом, достаточно древней оказывается и валлийская поэма "Гододдин", рассказывающая о героической гибели одного из кельтских племен. В поэме, приписываемой Анейрину и относящейся к панегирическому жанру (в ней восхваляются воины короля Эдинбурга Миниддаука), упоминается военачальник
Артур, довольно зловещая фигура: стаи воронов слетаются к тем местам, где поработал Артуров меч, так как там для этих птиц, питающихся трупами, всегда есть обильная добыча. Здесь перед нами узко племенной герой. Есть лишь имя. Идеологического наполнения, составившего суть артуровских легенд, еще нет. Впрочем, как полагает Ж. Маркс[37], фигура Артура в этой поэме может быть позднейшей интерполяцией.
В одной из поэм, приписываемых барду Талиесину ("Добыча Аннона"), повествуется о рискованной экспедиции, предпринятой Артуром против загадочного города-крепости, расположенного, по-видимому, в потустороннем мире (путешествия в загробный мир типичны для валлийского и ирландского фольклора и мифологии - ср. ирландскую сагу "Плавание Брана сына
Фебала"[38] и напоминающего "Остров фей" (Caer Siddi) валлийской мифологии.
Вместе с Артуром отправляются на поиски обетованной страны три корабля с воинами, стремящимися раздобыть таинственный котел, купание в котором дарует вечную молодость. Культовые котлы постоянно фигурировали в верованиях кельтов. Академик Ян Филип пишет по этому поводу: "В этой символике... важное место занимал, кроме прочего, как на островах, так и на континенте, культовый котелок. В Ирландии магический котелок был символом изобилия и бессмертия и часто помешался на священном месте или в здании.
При торжествах, известных под названием гобния, в котле варилось магическое пиво для питания и подкрепления божеств.”[39] Поиски магических котлов из валлийской литературы перейдут и в артуровские романы. Из описанной в поэме
"Добыча Аннона" опасной экспедиции возвращается лишь Артур и девять его воинов. Поэма окрашена в сумрачные, трагические тона. И здесь Артур - лишь племенной герой.
Для нас наиболее существен вопрос о том, является ли упоминание в валлийских литературных памятниках имени Артура всегда позднейшей интерполяцией, как иногда полагают. Или оно присутствовало в наиболее раннем, восходящем к VI-VII вв. слое. Вопрос этот сложен и не имеет, по- видимому, однозначного решения. Наиболее ранние памятники валлийской поэзии собраны в достаточно поздних рукописях, состав которых пестр и неровен.
Здесь Артур упоминается не только как непобедимый, отмеченный чертами первобытной жестокости и кровожадности воин, но и уже во многом мудрый король. То есть не только племенной герой, но и герой всех бриттов. Как произошло это превращение? Когда оно произошло? Здесь от мифологии и фольклора мы переходим к историческим судьбам островных кельтов.

П.2 Концепция рыцарского идеала Мэлори и ее отражение в системе образов романа.

Роман Мэлори венчает собой цикл английских романов о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Цель художника, завершающее своим творчеством целую область литературы, трудна и подчас неблагодарна. Трудна, потому что такое положение писателя требует полного напряжения его творческих сил, полной отдачи его таланта, так как только в этом случае его произведение не превратится в перепев, в повторение того, что уже было сказано ранее.
Неблагодарна, потому что с течением времени сглаживаются те особенности, которые некогда были полны глубокого смысла и новизны, и новые поколения, теряя ощущение характера эпохи, вызвавшей к жизни это произведение, глядит на него с любопытством, но не замечают в нем многого из того, что было видно современникам. Подобная судьба долгое время сопутствовала книге
Мэлори, остававшейся даже для крупных ученых-филологов сводом артуровских романов, компиляцией, повторившей уже известные в английской и во французской литературе сюжеты. "Великий переводчик" - назвал Томаса Мэлори
Е.Винавер в предисловии к посвященному eму исследованию.

В основе книги Мэлори лежат, как известно, многочисленные сюжеты рыцарских романов. Это французские романы "Мерлин" (из цикла псевдо-
Боррона) "Поиски Святого Грааля", "Роман о Ланселоте" и "Смерть Артура" (из прозаического цикла Вульгата), прозаический роман "Тристан", частично
"Рыцарь Телеги" Кретьена де Труа и английский аллитерированный роман
"Смерть Артура". Эта зависимость писателя от художественное наследия, оставленного предшествующими веками, дала основания английскому поэту и литературоведу К.Льюису, назвавшему Мэлори тонким художником ("fine artist"), оценить способность к творению изящного и утонченного не как дар к созиданию, а как способность к воссозданию уже готового материала (Об этой же особенности таланта Мэлори писал и Е.Винавер / "...his mind was reflective rather than creative" [40]/

Однако почему же утверждения ученых о том, что Мэлори представляет мало интереса как писатель, что сюжетная основа его романа была подготовлена предшествующими веками, не препятствуют постоянному изучению романа и появлению все новых исследований, раскрывающих неувядаемую прелесть этого литературного произведения? Почему уже много веков ему сопутствует и постоянный читательский интерес?

"Вода горных источников потому так приятна и освежающа, что, пройдя долгий путь под землей, очистилась до кристальной прозрачности и приобрела при этом от растворенных ею минералов приятный и терпкий вкус", писал в придесловии к чешскому изданию романа Мэлори В.Матесиус[41]. Роман Мэлори подобен горному источнику. Использовав темы и сюжеты давно известных романов, писатель не просто повторил их, но претворил их в контексте новой эпохи, придав старым сюжетам самобытное новое звучание.

Есть в этом романе какая-то необыкновенная привлекательность, внутреннее обаяние, не нарушаемое, а скорее усиливаемое его "архаичностью", а вернее - тем его качеством, которое можно назвать "дыханием эпохи", есть в нем нечто по-человечески волнующее и трогательное, нечто продолжающее доставлять подлинное эстетическое наслаждение. Раскрываешь книгу - и словно входишь под своды готического собора, величественного, древнего, на века пережившего своих творцов и вошедшего в современный нам мир частицей давно прошедшей эпохи. В глубоко продуманной и четко организованной композиционной уравновешенности частей романа, в спокойной ровности, почти невозмутимости повествования и в поразительной на этом фоне возвышенности образов и ситуаций есть что-то родственное готической архитектуре.

Мэлори и строит свой роман как настоящий зодчий, сам факт, что
Кэкстону удалось разбить роман на книги, свидетельствует о внутренней организованности и взаимообусловленности всех его частей. Уже своим композиционным построением (оставляя пока в стороне трактовку сюжетов и образов) роман Мэлори представляет серьезный аргумент, опровергающий доводы тех, кто считает "Смерть Артура" простой компиляцией, в отборе и размещении многих сюжетов, составляющих роман, участвовал не бездумный компилятор, а одаренный художник, построение произведения которого было подчинено единому замыслу, воплощению в образах определенной идеи.

Эдмунд Рейсс, проводящий анализ романа "Смерть Артура" на основе принятой у "новых критиков" теории "безличного творчества" и оценивающий его как произведение, существующее объективно, вне породивших его исторический условий, вне эстетических запросов эпохи и даже вне личности создавшего его писателя, волей-неволей приходит к выводу (и объективное звучание его исследования именно в этом), что с самого начала роман Мэлори несет в себе пронизывающую его насквозь идею. Идея эта заключается в поисках идеала государственного устройства, в решении проблемы, столь злободневной для большинства английских писателей XIV-XV вв. но выдвигаемой им в иных исторических условиях.

Миновала столетняя война, но новые, на этот раз внутренние противоречия привели к войне с поэтическим названием Алой и Белой розы и отнюдь не поэтической по своему характеру, посеявшей раздор и распри между старинными родами, приведшей в гибели столь любимое Томасом Мэлори старое рыцарское сословие. В этих условиях его роман не мог не превратиться в нечто большее, чем простой свод артуровских романов. Обращение писателя к старым рыцарским романам - это не просто проявление ностальгии по уходящему
"золотому веку" рыцарства, но это и попытка воссоздать в новых условиях старый рыцарский идеал, воссоздать его (в виде назидания) для современников и для себя, человека мыслящего, мучимого необходимостью разгадки происходящего в реальной жизни - сделать попытку решения этой задачи, перенеся ее в сферу идеального. Для Мэлори,английского рыцаря и художника
ХV века, воспитанного на куртуазной традиции, не было иного выхода - он продолжал мыслит в рамках канона, выработанного в ходе развития английского рыцарского романа. К чему приведут эти поиски, мы увидим в результате анализа этого произведения.

I-IV книги романа Мэлори "Смерть Артура" представляют его развернутую экспозицию, значение которой не только и даже не столько в том, что в ней проходят перед читателем почти все основные персонажи романа, что в ней намечается перспектива развития сюжета (многочисленные ссылки Мэлори на события, которые развернутся в дальнейшем), но и в том, что в ней задаетется основной тон повествования.

Умирающий Утер Пендрагон, силами магического искусства Мерлина обретший дар речи, потерянный им за время болезни, благословляет своего сына Артура на царство:

"...thene Merlyn said aloud vnto kyng Vther / Sire shall your eone
Arthur be kyng after your dayea of the realme with all the appurtenancee /
Thenne Vtherpendragon torned hym and said in hering of them alle I gyue hym gode blissing & myne / & byd hym pray for my soule / & righteously & worshipfully that he clayme pe croune vpon forfeture of my blessing
[42]/"(“И громко вопросил Мерлин короля Утера:

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат россия скачать, диплом государственного образца, реферат на тему русские.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки