«Честь» и «слава» на Руси в X — Начале XIII вв.: терминологический анализ
Категория реферата: Рефераты по истории
Теги реферата: реферат поведение, реферат образование
Добавил(а) на сайт: Tolstobrov.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата
«Честь» и «слава» на Руси в X — Начале XIII вв.: терминологический анализ
Стефанович П.С.
В исторических работах, посвящённых средневековой Руси, нередко приходится встречать мнение, высказываемое обычно как само собой разумеющееся, что в домонгольский период князья Рюриковичи и их дружины руководствовались неким «рыцарским кодексом чести». Особенно часто о «рыцарских идеалах» речь заходит в связи со «Словом о полку Игореве», причём ключевыми здесь становятся понятия «честь» и «слава», которые неоднократно используются автором этого выдающегося памятника домонгольской Руси. Например, Е.В.Барсов уже в самом начале своего исследования уверенно постулирует как не подлежащее сомнению положение, что автор «Слова» «дорожит дружинными понятиями рыцарской чести и славы»1.
В том море литературы о «Слове», которая появилась в кон. XIX — XX вв., редкая работа обойдётся без высказываний, иногда более осторожных, иногда более резких, о «феодальной» или «рыцарской» идеологии, отразившейся в этом произведении. Такого рода утверждения стали почти штампом в условиях господства в советской исторической науке концепции, согласно которой все явления древнерусской жизни объявляются типологически сходными с явлениями западно-европейского феодализма. Если В.Т.Пашуто находил на материале Ипатьевской летописи прямые аналогии западно-европейскому рыцарству2, то характеристика Б.А.Рыбаковым упоминаемых в «Слове о полку Игореве» курских дружинников Всеволода Святославича как «рыцарей» воспринимается уже совершенно естественной3.
Вслед за историками о «феодально-рыцарской» сущности «Слова» (как правило, именно в связи с понятиями «честь» и «слава») говорят и филологи — более осторожно о «рыцарской воинственности» «Слова»4, но в более сильных выражениях о его «феодальной идеологии». Д.С.Лихачёв уделяет несколько страниц книги о «Слове» рассуждениям о важности представлений о «чести» и «славе» в рамках «феодальной морали». Тезис, из которого исходит Д.С.Лихачёв, утверждается как непреложная истина в отношении Древней Руси: «Феодализм выработал своеобразный кодекс морали — понятия о дружинной и княжеской чести и славе»5.
К сожалению, такой подход — весьма распространённый, если не общепринятый, — к оценке понятий «честь» и «слава» в «Слове о полку Игореве» сопровождается даже в наиболее серьёзных работах лишь весьма поверхностными терминологическими изысканиями. При анализе этих понятий в «Слове» обычно приводятся лишь выборочные сравнения с их употреблением в летописях; только Е.В.Барсов также провёл сравнение «дружинной» лексики «Слова» и Ипатьевской летописи, включая оба рассматриваемых слова, с древнерусским переводом «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия6. Между тем, выводы, как видно, делаются весьма смелые. Нам представляется, что содержание указанных понятий совсем не укладывается в рамки некой (никем и нигде, кстати, не охарактеризованной даже в общих чертах) «феодальной морали» и далеко не однозначно соотносится с рыцарскими (или даже просто военно-дружинными) идеалами и представлениями. Прежде чем переходить к собственному анализу, хотелось бы только несколько задержаться на одной небезынтересной дискуссии, где было прямо затронуто — единственный раз в историографии — содержание древнерусских терминов «честь» и «слава».
В 1967 г. Ю.М.Лотман выступил со статьёй «Об оппозиции честь-слава в светских текстах Киевского периода»7. В этой работе хотя и получила наиболее яркое воплощение общая тенденция рассматривать «Слово о полку Игореве» с точки зрения «феодальной морали» или «рыцарских идеалов», но в то же время было предложено новое, и достаточно оригинальное, понимание древнерусских понятий «слава» и «честь» и их смысловой взаимосвязи. Так как Ю.М.Лотман затронул проблему подлинности «Слова», то его высказывания вызвали критику А.А.Зимина, который, как известно, отстаивал взгляд о подложности этого произведения. В результате получилась довольно любопытная дискуссия двух учёных — филолога, одного из основателей так называемой «семиотической школы», и известного советского историка. Поскольку эта дискуссия, к сожалению, не привлекла должного внимания в историографии и, с другой стороны, затрагиваемые в ней вопросы имеют самое прямое отношение в нашей теме, то нам кажется необходимым подробнее изложить позиции сторон.
Ю.М.Лотман отталкивался от одного известного выражения в «Слове о полку Игореве», повторённого дважды в этом произведении. Сначала «куряни, св‡доми къмети» — дружинники Всеволода Святославича — сравниваются с «серыми волками», которые скачут в поле «ищучи себе чти, а князю сла⇻. Затем, когда объединённые силы двух князей уже пришли в половецкую степь, о русских воинах говорится следующим образом: они «великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себ‡ чти, а князю славы»8.
Некоторые случаи совместного употребления слов «честь» и «слава» Ю.М.Лотман рассмотрел в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, а также в переводных памятниках Древней Руси — главным образом, в Изборнике 1076 г. и «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия. Сопоставление этих примеров и выражения «Слова о полку Игореве» «ищучи себе чти, а князю славы» привело Лотмана к следующему выводу. По его мнению, указанное выражение «Слова» не было тавтологическим повтором (как обычно трактуется эта формула в литературе), и «честь» и «слава» «отнюдь не были синонимами». «Честь» в «феодальную эпоху» является «атрибутом младшего феодала», она «всегда имеет материальное выражение», и её надо получить от «старшего на иерархической лестнице». Практически это означало следующее: добычу, которая была завоевана в битве, или те «дары», которые получала дружина от побеждённых врагов или же в дружеском обмене с союзниками, дружинники-вассалы должны были отдать князю-сюзерену и получить их от него обратно уже в качестве «знака» их «рыцарской чести»9.
«Слава», по мнению Ю.М.Лотмана, соответствовала высшим ступеням «лестницы социальных ценностей». Это — награда идеального характера, не имеющая материального выражения. Она — «атрибут того, кто уже не нуждается в материальных знаках», т. е. сюзерена. Если честь добыть можно только в победе, «ибо честь неотделима от захвата трофеев», то «слава безразлична к результатам — её феодал может завоевать и в победе, и в поражении, если он реализует при этом высшие нормы рыцарского поведения» (среди них Лотман особо выделяет идеальность или даже «химеричность», как он выражается, цели военного предприятия, определённые ритуалы — например, поединок с врагом и др.). Слава — высшее понятие рыцарского кодекса10.
В «Слове о полку Игореве» Ю.М.Лотман увидел «чрезвычайно последовательно проведённое противопоставление» «славы» и «чести». Русская дружина в «Слове» стремится к добыче, которая для неё является «знаком чести». По отношению к князьям Игорю и Всеволоду применяется понятие «славы» в тех случаях, когда они выступают самостоятельными «сюзеренами», а их действия как «вассалов» киевского князя Святослава неслучайно, с точки зрения Лотмана, характеризуются словом «нечестно»11. Описание того, как бьётся Всеволод — «забыв чти и живота», — Лотман толкует следующим образом: Всеволод забыл о добыче и жизни, поскольку он «стремится к высшему — славе». Для объяснения заключительного восклицания «Слова» «княземъ слава а дружи퇻12 Ю.М.Лотману приходится принимать конъюктуру Р.О.Якобсона: якобы в конце пропущено слово «честь»13.
Восстанавливая или, вернее, выстраивая такую сложную систему представлений о «чести» и «славе» в Древней Руси, Ю.М.Лотман сам преследовал некую идеальную цель: он пытался показать, что «Слово о полку Игореве» является подлинным памятником, так как автор его исходит из той «модели мира» (по выражению учёного), из тех ценностей и представлений, которые соответствовали эпохе средневековья, но никак не «эпохе классицизма», когда «Слово» могли подделать.
А.А.Зимин подверг критике положения Ю.М.Лотмана14. Зимин признал важность подхода Лотмана к оценке памятника с точки зрения «модели мира» той эпохи, какой принадлежит памятник. Однако, по его мнению, этот-то подход и заставляет сомневаться в подлинности «Слова» — его автор слишком независим от позиций и интересов князей кон. XII в., слишком свободен в своём суде над ними, и это как раз не соответствует «эпохе феодальной раздробленности».
А.А.Зимин попытался доказать, главным образом на основе летописей, что тезис Лотмана о «социальном различии в употреблении понятий "честь" и "слава"» не находит подтверждения в источниках. Историк не обнаружил примеров, где бы «слава» «сюзерена» противостояла «чести» «вассала». Слово «честь», по его мнению, не имело значения «добыча» или «дары». Выражение «ищучи себе чести, а князю славы», Зимин расценил, вслед общепринятому мнению по этому поводу15, как «традиционную воинскую формулу», получившую в «Слове о полку Игореве» «индивидуальное толкование» (такая «индивидуализация средств художественного изображения» и «отказ от средневековых штампов» служат ему ещё одним основанием для того, чтобы отнести создание «Слова» к более поздней эпохе). Кроме того, было совершенно справедливо указано на то, что в «Слове» термин «слава» употребляется ещё несколько раз, независимо от «чести», но применяется по отношению к дружине, а не князьям, т. е. к «вассалам», а не «сюзеренам«, что противоречит тезису Лотмана. В целом, построения Лотмана Зимин назвал «умозрительными».
Отвечая на критику А.А.Зимина, Ю.М.Лотман не отказался от своих первоначальных взглядов, но только несколько скорректировал их и подкрепил параллелями из западно-европейских рыцарских романов16. Корректировка заключалась в уточнении понятия «слава» — Лотман признал существование параллельно с «феодально-рыцарским» пониманием «славы» ещё и «христианско-церковного». На основании того, что эти два понимания «славы» могли быть «смешаны», Лотман посчитал употребление в летописях и термина «слава», и формулы «честь и слава» как непоказательное: в этом случае «дружинная специфика» понятий «честь» и «слава» (выступающая в «Слове о полку Игореве» в чистом виде) «начинает стираться».
С нашей точки зрения, этот спор является весьма поучительным примером того, как даже крупные специалисты и выдающиеся учёные могут оказаться в плену собственных теоретических представлений и вынуждены прибегать к явно натянутым и надуманным интерпретациям источников. Конечно, совершенно справедлива критика А.А.Зиминым сложных построений Ю.М.Лотмана. Остроумное замечание А.А.Зимина по поводу одного из высказываний Ю.М.Лотмана очень точно говорит о «методе» работы филолога (к сожалению, характерном и для других представителей «семиотической школы», пустившихся в исторические штудии): «в данном случае Ю.М.Лотман забывает о модели [мира, присущей] Древней Руси, и рассматривает взгляды автора Песни сквозь призму своих представлений о вассалитете»17. В то же время, нельзя не признать плодотворность заявленного Ю.М.Лотманом подхода к оценке «Слова о полку Игореве» с точки зрения, как бы мы сказали теперь, картины мира, присущей той эпохе, когда создавалось произведение; представлений, ценностей, понятий, идей, которые тогда господствовали.
Тем не менее, как нам представляется, не следует рассматривать этот спор только как «историографический казус». В некоторых соображениях Ю.М.Лотмана, как увидим ниже, всё-таки содержится некоторое рациональное зерно, и в любом случае они наталкивают на определённые размышления и дальнейшие исследования. А.А.Зимин высказал сильные критические замечания, однако не привёл соответствующей аргументации в защиту каких-либо положений. В целом, несмотря на повторяющиеся в историографии высказывания о том, что на Руси существовал дружинный «кодекс чести», «рыцарские идеалы», «феодальная мораль» и т. п., так и остаётся неясным, что же в Древней Руси подразумевали под понятиями «слава» и «честь», какое это имело отношение к князьям и их дружинам, было ли в этом нечто «рыцарское» или «феодальное».
Обращение к словарям старославянского и древнерусского языков показывает, что уже в древнейших письменных памятниках XI в. термины «слава» и «честь» не только широко употребляются, но и сближаются друг с другом в устойчивые выражения. Все эти памятники представляют собой религиозно-богослужебную переводную литературу, и, разумеется, понятию «слава» здесь отводится особое место (и очень часто употребляется соответствующее слово) вследствие его выдающегося значения в христианской традиции. «Слава» в Библии мыслится как необходимая принадлежность сакрального, Божественного, и обязанностью людей является воздавать «славу» Богу, «славить» его. В Новом Завете настойчиво и последовательно (особенно в Евангелии от Иоанна) проводится мысль о причастности Иисуса Христа этой божественной славе; почётное место пребывания Господа в небесной иерархии — «престол славы своея» (Матф., XIX, 28). Уже в Евангелии от Луки (II, 14) находится одна из древнейших христианских песен (молитв) — так называемое славословие, — которая занимает важное место в богослужении.
Не только в Библии по современному синодальному переводу18, но и в наших древнейших рукописях нередки случаи, когда в контексте торжественного восхваления Бога к основному слову, наиболее важному и употребительному — «слава» — присоединяются другие слова с более или менее близкими значениями. Находим, например, такие формулы: Иисусу Христу «слава и хвала»19, Святой Троице «слава, чьсть, дрьжава»20, «слава и держава, и честь, и покланянье» и т. п. Наиболее употребительным среди этих формул стало выражение «слава и чьсть»21. Такие словосочетания могут употребляться как в заключении каких-либо разделов сочинения или всего сочинения в целом (как правило, с добавлением «ныне и присно и в [век] веком»), так и по ходу повествования в той или иной свободной интерпретации. Например, в Изборнике 1076 г. несколько сочинений заканчиваются формулой «слава (и) чьсть»22, но есть похожая формула и в основном тексте одного из произведений, вошедших в состав Изборника, — автор «Стословца Геннадия» поучает читателя: веруй в Бога и единосущную Троицу, «едину славу, едину чьсть и едино поклонение отъ вьсея твари и отъ аггелъ и человекъ приемлюштю»23.
По всей видимости, сближение слова «честь» с основным, центральным понятием «слава» для прославления Бога, выражения ему максимального уважения, воздаяния всей суммы мыслимого почёта не было случайным. Как в греческом языке, так и в старославянском, а затем и в древнерусском слово «честь» (греч. τιμή) означало в этом контексте «почёт», «почтение», «почесть», «уважение». Это значение дают и словари старославянского и древнерусского языков — некоторые как основное 24, некоторые как второе 25. Те словари, которые это значение дают как второе, первым (очевидно, основным) считают то, которое обозначают словом современного русского языка «честь» 26. Современное понятие «честь» подразумевает прежде всего осознание некоторого долга, обязательства, связанного с личным достоинством; в этом смысле говорят о «деле чести», «кодексе чести» и т. д. Авторы статей упомянутых словарей, а вслед за ними и многие исследователи древнерусской истории и литературы, заявляют или подразумевают, исходят «по умолчанию» из того, что нечто подобное описывалось словом «честь» и в Древней Руси 27. Так ли это? На этот вопрос можно ответить, лишь обратившись непосредственно к памятникам древнерусской переводной и оригинальной литературы. Мы не претендуем на всеохватывающий терминологический анализ, но рассмотрим некоторые примеры употребления слова «честь» в одном контексте с понятием «слава».
Понятие «слава» использовалось как в Библии, так и во всей христианской литературе, пришедшей на Русь, далеко не только в религиозном контексте, для прославления Бога, но и применялось к характеристики людей и их вполне «земных» деяний. Слово это употреблялось с теми же основными значениями, которые оно имеет и в современном языке: с одной стороны, «известность», «репутация» кого-либо, с другой — «хвала», «превозношение» кому-либо. Правда, особые смысловые оттенки и ассоциации, вполне определённые для средневекового человека, «слава» приобретала в рамках очень важного для христианства противопоставления «небесной» и «земной» славы. На эту «концепцию двух слав», к сожалению, не обращалось должного внимания в нашей историографии (мельком упомянул о двух «пониманиях славы» Ю.М.Лотман, как говорилось выше), хотя она была очень популярна в средневековой литературе и нашла отражение и живой отклик и в древнерусской письменности. Мысль о противостоянии земной и небесной славы содержалась в Евангелии и была затем развита в апостольских посланиях и святоотеческой литературе. Суть её сводится к осуждению стремления людей к богатству, власти, почёту в ущерб поиску спасения собственной души; при этом подчёркивается, что нельзя презирать нищету и убожество, так как истинная духовность относится к внутреннему мира человека и не выражается во внешних знаках.
Тогда, когда речь идёт о «мирских» делах, «земных» событиях, используется и сочетание «слава и честь». Примеры такого рода в Библии по древнерусским рукописям подобраны В.Н.Перетцем 28. Это словосочетание проникает и в оригинальную древнерусскую литературу. Но прежде чем переходить к её анализу, задержим ещё внимание на переводной литературе, отметив употребление слов «честь» и «слава» не в виде формулы, а просто в одном контексте (в частности, в противопоставлении славы земной и небесной). Нас также заинтересовал тот факт, что в этих случаях весьма частым становится употребление и производных слов от «чести» — прежде всего слова «бесчестие», которое, как известно, имело особое значение в истории русской культуры и права.
«Бесчестие» в целом ряде случаев употребляется как противоположное по значению слову «слава». По-видимому, это произошло вследствие постоянного сближения понятий «слава» и «честь» и их почти синонимического употребления. Такие случаи находим уже в Библии. Например, так говорится в книге пророка Осии о наказании народа, погрязшего в грехе (Осия, IV, 7): «славу ихъ въ бещьстие положу» 29. Одно выражение Евангелия от Иоанна с этими словами часто цитировалось в религиозной литературе, и от него, без сомнения, отталкивались и древнерусские книжники: «Нъ славящая мя прославлю, — говорит Иисус ученикам, — а не чьтыи мене бе-щьсти будеть» 30. Здесь мы видим не только сближение слов «честь» и «слава», но и противопоставление «славы» и «бесчестия». Очевидно, «бесчестие» здесь значит отсутствие почёта, позор, причём не исключено, что подразумевается не только людское неуважение, но и впадение в грех, т. е. нечестивость. Во всяком случае, есть примеры, когда божественной славе противополагается не «бесчестие», а «нечестие». Так, в Слове на Крещение Господне Григорий Богослов так говорит о грешниках: «въ нечьстие имъ б‡ подоба въ то вьнити и Божия славы отъпасти».
Тем не менее, основным значением «бесчестия» было всё-таки именно отсутствие почёта и уважения без каких-либо религиозных коннотаций (религиозный смысл придавался другим словообразованиям — «нечьстие», «нечьстивыи» и т. п. 31). Такое употребление этого слова находим, в частности, в разных произведениях Изборника 1076 г. Некоторые выражения Изборника послужили Ю.М.Лотману основанием для выдвижения тезиса о «социальной иерархии» ценностей, а А.А.Зимину — для отвержения этого тезиса, поэтому мы обратим более пристальное внимание на спорные места этой рукописи.
Одной из центральных тем «Стословца Геннадия» является проповедь смирения и призыв искать внутреннего совершенствования, а не земных благ. «Славы земльныя никоемь же д‡л‡ не похошти..., — поучает автор читателя, — иже хочеть славьнъ быти вь семь мир‡, ть бештьстья не тьрпить, в‡ру же дрьжяи беславие любить, помышляя реченое отъ Господа: како убо можете в‡ровати славу отъ человекъ приемлюште, славы же яже отъ иночядааго не ищете...» 32 Здесь же находим и напоминание о бренности всего сущего: «Помяни первыя прослувъшая въ храбърьств‡, въ богатьств‡ же и слав‡, и вьси яко без в‡сти отъидоша и беспамятьни бышя», а «худии же и убозии», но потрудившиеся о своей душе, «на небеси прославлени»33. Прямо противопоставляются «благостыни вечныи» и «земльныи» как несовместимые: «аште бо бы слава сего мира приближила ся слав‡ небесн‡и, не бышя сынове мира сего распяли Господа славы»34. В русле поучения о смирении находится и наказ почитать власть предержащих и богатых: «Всякому богату главу свою покланяи съм‡рения ради... Приимъшеи бо власть и ем‡ние отъ князя своего, отъ другъ своихъ славы хотять, а отъ мьньшиихъ поклонения просять и чьсти»35.
Последняя фраза и натолкнула Ю.М.Лотмана на его построения. Однако едва ли можно увидеть здесь некую «социальную иерархию» в распределении «славы» и «чести» (слава соответствует носителям высшей власти, честь — «вассалам»). Наоборот, в «Стословце» в первую очередь подчёркивается относительность мирских благ и почестей, истинная слава — в вере, а здесь на земле прямой путь к ней лежит через «беславие» и «бештьстье». Здесь мы имеем дело не с «социальной» иерархией ценностей, а духовной. В последнем же процитированном предложении просто близкие по значению слова распределены так, чтобы избежать стилистического повтора: действительно, от людей более низких по положению логичнее ожидать почестей, чем от равных, от которых зато ожидается распространение молвы, «славы» о твоих успехах. Следуя логике Ю.М.Лотмана, пришлось бы признать, что «князь» стоит вообще вне этой «социальной иерархии» ценностей.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: ответственность реферат, сочинения 4.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата