Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Слово «честь» здесь употреблено в совершенно нейтральном значении, не отягощённом никаким «социальным» содержанием. И в других местах Изборника оно используется так же. Например, в том же «Стословце» содержится наказ «всякою чьстью почьсти» священников36. Cледуя логике Ю.М.Лотмана, непонятно, как же расценивать священников: как «вассалов» или «сюзеренов»? В «Премудрости Иисуса сына Сирахова» содержится поучение «О чьсти родителей», где речь идёт о почитании родителей — предмете, совершенно далёком от всякой «социальности». В этом произведении мы также находим употребление слов «честь», «слава» и «бесчестие» в одном (нерелигиозном) контексте, где первые два слова выступают практически синонимами. «Не славися въ бештьстьи отця своего, — пишет мудрый наставник, — н‡сть бо ти слава къ бештью, слава человеку отъ чьсти отця своего и поношение чадомъ мати въ беславьи»37. «Честь» здесь вбирает в себя такие значения как «почёт», «статус», «репутация» и тем самым максимально приближается к понятию «слава». Неудивительно, что и слова «бесчестие» и «бесславие» используются практически как синонимы.

«Премудрость Иисуса» важна для нас ещё и постольку, поскольку к ней сохранился греческий оригинал, с которого был сделан древнерусский перевод. При сравнении оригинала и перевода оказывается, что последний следовал первому почти буквально, и на всём протяжении текста русским словам «слава» и «честь» соответствуют греческие δόξα и τιμή (такое же соответствие и в их словообразованиях)38. Отметим это обстоятельство ввиду наблюдений над древнерусским переводом с греческого, которые последуют ниже.

Наконец, ещё один яркий пример употребления слов «честь» и «слава» в синонимическом ряду, а также развёрнутое изложение концепции «двух слав» можно найти в сборнике Златоструй, составленном из поучений, принадлежащих перу Иоанна Златоуста или приписанных ему. В одном из Слов Златоструя содержится рассуждение о том, что истинное блаженство — это страх Божий и упование на Бога, а на земле никогда не может быть достигнуто полное счастье: человека всегда поджидает какая-нибудь беда — либо бедность, либо болезнь, либо ещё что-то, «или аще здрава есть плъть и богатство есть, а славы не имать, ни чьсти», или же «любимъ будеть вьс‡ми и строино ему вься жизнь поидеть, слава и честь и набъд‡ние», но попадётся «жена зълонрава»39. «Слово о в‡р‡ и о тъщи сла⇻ (в другом списке оно называется «Слово о в‡р‡ и о чести и о тъщи сла⇻) посвящено прославлению «небеснои славы» («Божиеи славы») и осуждению стремления к славе «сеи жизни нынешьнии» и людскому почитанию («чести»). «Любовластие и тъщеславие», — по мнению автора Слова, — то «вьсе развращаеть и изгубляеть»; слава земная на самом деле «бещьстна есть и сквьрньна» и «худа и ружьна»40.

Таким образом, в переводной литературе религиозного характера (богослужебной или церковно-учительной) понятия «честь» и «слава», в особенности второе, занимают заметное место. Уже в древнейших рукописях эти слова сближаются, очевидно, вследствие сходных значений, и даже складываются в устойчивое сочетание, во многом, по-видимому, благодаря тому, что примеры таких сближений были в Священном писании (как в Ветхом, так и в Новом Заветах). И словосочетание, и оба слова по отдельности могут применяться как в религиозном контексте, так и при описании людей и «земных» дел. Основным значением слова «честь» является «почёт», «уважение» (второе его значение — «сан», «чин» — проявляется также во многих случаях). Нам не встретилось ни одного места, где бы «честь» имела смысл близкий к современному, т. е. означала достоинство личности, обязывающее к чему-либо. «Бесчестье» в древнейших русских письменных памятниках не означало ничего более, как «отсутствие почёта, уважения». Нередко это слово используется фактически как антоним «славы».

Эти наблюдения можно проверить на переводных памятниках не чисто религиозного, но более светского характера.

К произведениям, занимающим промежуточное положение между религиозной и светской литературой, можно причислить «Повесть о Варлааме и Иоасафе». Едва ли не главной темой этого произведения является уже знакомое нам противопоставление истинной славы (религиозное просветление и добродетели) и ложной, внешней (мирские «прелести»). Эта тема получает развитие в разных притчах, вошедших в состав «Повести», но как основной мотив всего произведения она задана уже в самом начале, в завязке сюжета. Здесь мы, с одной стороны, находим описания славы, богатства, силы и роскоши государства языческого царя Авенира, а с другой стороны, в противовес всему этому сразу же приводятся обширные рассуждения о «вечных благах», душевной пользе и спасении, которые несёт христианская вера. Эти поучительные рассуждения вкладываются в уста некоего сановника, служившего ранее у царя, но затем обратившегося в христианство и принявшего монашеский сан. Свои речи сановник произносит в ответ на обращение к нему царя Авенира, «печалию и гн‡вомъ купно» исполнившегося: «О неразумне умовредне, что ради пр‡м‡ни честь студомъ и велику славу, нел‡пую сию одежю и образ възложи на ся и... не токмо нашея дружбы и дерзновениа далече таиньство приложи, но и своего рода остави, ни своих чадъ милостию приимъ, богатьство же и всего житиа св‡тлость ни во что же вом‡нивъ и толика беславиа изволи паче великиа славы‡ Да что ти будеть и что от т‡хъ приобрящеши, яко вс‡хъ же Богъ и челов‡к глаголемаго Христоса паче почести житиа жестокаго и нел‡паго, възлюбленыхъ и сладких и въсприатьныхъ житиа сего отрину от себ击41.

В этих словах видим тот же набор лексики, что и в переводных памятниках религиозного характера, а «слава» и «честь» снова идут «рука об руку». Противопоставление истинных «славы и чести» и ложных проходит красной нитью через всю «Повесть», но наиболее яркий и известный пример развития этой темы содержится в притче «о четырёх ковчегах». «Н‡кий царь велий славенъ» решил проучить своих вельмож за то, что они возмутились теми почестями, которые он решил воздать двум постникам (царские сановники «негодоваша о семъ, яко недостойно царьскиа славы се створити», так как это «досажает» «высоту и славу царьскаго в‡нца»). Царь велел сделать четыре ковчега — два обложить «златомъ и кост‡ мерьтваго смердяща вложити в ня», а два других, «помазавъ смолою и пекломъ», наполнить их «камыкъ честныхъ и бисеръ многоц‡нныхъ, вс‡хъ вонь благоуханныхъ исполнивъ». Вельможи, призванные царём, естественно, польстившись красивым видом первых двух ковчегов, решили, что они содержат и внутри нечто ценное и прекрасное. Царь же им сказал, чтобы «не подобаеть» разуметь «чювственыма очима чювьственый образ», но надо «утренима очима внутрь лежащее» разглядеть, «ли честь, ли бещестие». Открыв золотые ковчеги, царь сказал: «Се образ есть въ св‡тлыя и славныя оболченым, многою славою и силою гордящимся и вънутрь суть мертвеца смердящая кости и злыхъ делъ исполнь». Грязные же ковчеги с «золотым» содержимым послужили примером внутренних добродетелей, скрытых непритязательной внешностью. О почестях постникам царь сказал: «Аз же, разумныма очима доброту ихъ и честь душевную разум‡въ, чудився ею прикасание, лучее в‡нца и лучее царьскаго обд‡ честн‡йшая вм‡нихъ». «Тако осрами велможа своя и научи а о видимых не блазнитися, но о разумныхъ вниматися», — заключает автор42.

На примере словоупотребления в этой притчи очень хорошо видно, каким образом значение положительной ценности, изначально содержащееся в понятии «честь», стало применяться для характеристики того, что истинно прекрасно и достойно уважения. Средневековое клерикальное мировоззрение видело по-настоящему ценное в том, что относится к сфере Божественного, служит прославлению Бога, является добродетелью с христианской точки зрения. Таким образом, «честь» уже может обозначать не только внешний почёт и уважение, но и внутреннее достоинство, некую ценность, соотнесённую с вечной и нетленной Божественной «славой». В этом смысле «Повесть» говорит о «чести душевной» монахов-постников и называет их «честнейшая» (так следует понимать и сложение известной русской традиции именовать монахов, старцев и святых эпитетом «честный»). Такое семантическое развитие слово «честь» получает благодаря тому, что изначально использовалось в религиозном контексте вместе с понятием Божественной славы и затем получило особую семантическую нагрузку в условиях противопоставления истинных славы и чести и ложных. В то же время не следует видеть какую-то систематичность и жёсткие правила в употреблении терминов «слава», «честь», «бесчестие» и их производных. Эти слова могли употребляться, повторимся, и в нейтральном контексте, вне концепции «двух слав», для описания самых разных предметов. В той же «Повести» каждое из слов «честь» и «слава» употребляется свыше 50 раз (более точную цифру автор «Словоуказателя» к этому произведению не даёт), причём никаких «неожиданных» отклонений в их смысловом наполнении не наблюдается43 .

В переводных произведениях чисто светского содержания, естественно, преобладает использование обоих слов вне религиозного контекста; прославление Божественной славы, если и встречается, то носит маргинальный характер, а проповедь смирения, осуждение гордости и тщеславия, противопоставление истинных и ложных ценностей практически совсем не заметны. И «слава», и «честь» сохраняют те же значения, которые наблюдаются за ними в разобранных нами произведениях переводной литературы; используется и словосочетание «слава и честь» (но уже со «светским наполнением»). Тем не менее, некоторые особенности употребления этих слов в ином контексте стоит отметить.

В «Александрии» «слава» используется в большинстве случаев для характеристики военных деяний и государства Александра Македонского; один раз противопоставляется «сраму» военной неудачи44 . «Честь» используется для характеристики сана, например, «цесарьская честь», для описания почётного приёма или встречи: встретить «с честию», или «принять честь» от кого-либо (то есть получить дары, почётный эскорт и т. п.). В сочетании оба слова используются, например, при передаче слов Александра: «Что есте помыслили, о Пръси, яко хотящю ми оставити васъ безъ славы и безъ чест臻45 .

В «Повести об Акире Премудром» также встречается эта формула. Царь, у которого советником и «книгьчием» был Акир, обращается к нему: «Аз тя б‡хъ възвысилъ въ честь и славу...» 46 В поучениях мудреца Акира, построенных по принципу «нанизывания» афоризмов, нередко упоминается и «слава», и, в особенности, «честь». Никаких принципиально новых значений этих слов не улавливается, но есть выражения с интересными смысловыми оттенками. Например, Акир произносит такой наказ: «Сыну, имя и слава чьстн‡е есть челов‡ку, нежели красота личная, зане слава в в‡кы пр‡бываеть, а личе по умертвии увядаеть»47 . Речь идёт не о Божественной славе, а о славе человека среди людей, однако эта слава не только не расценивается отрицательно, но оказывается пребывающей «в векы», т. е. не сиюминутной, не преходящей, а более или менее постоянной.

В большинстве случаев словом «честь» переводится греческое τιμή. Правда, иногда «честь» используется для перевода и других греческих слов: например, ευφημία (радость), δόσις (пожалование), γερας (награда). Н.А.Мещерский увидел в этих примерах употребление слова «честь» «в полном соответствии с понятием феодальной чести»63 . Ю.М.Лотман использовал этот вывод Мещерского в своей интерпретации «рыцарской чести». Едва ли, однако, с этими оценками можно согласиться. Во-первых, совершенно не ясно, что подразумевается под этой «феодальной честью». Н.А.Мещерский не потрудился этого объяснить (и даже не сослался на Е.В.Барсова); построения же Ю.М.Лотмана по этому поводу, как мы видели, основываются на его собственных теоретических выкладках, а не на данных источников. Во-вторых, настолько разные греческие слова переводятся русским словом «честь», что едва ли здесь можно увидеть вообще какую-то систему и какое-то особое «понятие», которое бы объединяло бы все эти значения. На самом деле, исходным значением, с которым употреблялось слово «честь», было всё то же — «почёт, уважение, почести»; просто в том или ином контексте это значение могло оказаться и «радостью» (почёт — это радость для того, кому он воздаётся), и «наградой» (награда — это всегда почесть) и ещё чем-нибудь. Всё это ни о чём не свидетельствует, кроме как о привычке переводчика обращаться к употреблению этого слова в разных контекстах, что связано, видимо, с семантической широтой изначального понятия «чести» в древнерусском языке.

Переходим к памятникам оригинальной древнерусской литературы.

Сочетание слов «честь» и «слава» как устойчивую формулу находим уже в древнейших произведениях. В «Сказании чудес святою Романа и Давыда» в заключении рассказа о торжественном перенесении мощей святых в новую церковь в 1072 г. (с участием князей Изяслава, Святослава и Всеволода) говорится: «И оттол‡ утвьрди ся таковыи праздьникъ месяца маия въ 20 въ славу и чьсть святыима мученикома благодатию Господа нашего Иисуса Христа»64.

Если в «Сказании» это словосочетание используется именно для прославления святости, то в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона оно прилагается к человеку, — хотя и заслужившему, с точки зрения автора, «небесной славы» и приобщения к сонму святых. В торжественном обращении к князю Владимиру, крестителю Русской земли, митрополит не скупится на возвышенные эпитеты и характеристики: Владимир, в крещении Василий, называется «славныи от славныихъ рожься, благороденъ от благородныих», «честныи и славныи въ земленыих владыках, пр‡мужьственыи Василие». Восхваляя Владимира, Иларион хочет показать, что «великий каган» удостоился всей мыслимой славы — как земной, так и небесной. От более низменного патетическое велеречие ведёт автора к высшим материям.

«Все страны и гради и людие чтуть и славять коегождо ихъ учителя, иже научиша я православн‡и в‡ре, — начинает Иларион. — Похвалимъ же и мы, по сил‡ нашеи, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава, иже въ своа л‡та владычествующе, мужьствомъ же и храборъствомъ прослуша въ странахъ многахъ и поб‡дами и кр‡постию поминаются нын‡ и словуть». Так охарактеризована «земная слава» Владимира. Здесь отмечаются «мужество» и «храборство» как «государственные добродетели» князя и его известность во многих странах: и то, и другое мы уже отмечали в переводной литературе. Далее митрополит переходит к утверждению о спасении Владимира и причастности его «небесной» славе (собственно о святости Владимира тогда ещё речи не шло, его канонизация состоялась, видимо, позже65 ): «Показаеть ны и ув‡ряеть самъ Спасъ Христос, какоя тя славы и чьсти сподобилъ есть на небес‡хъ». Сравнивая русского князя с императором Константином, Иларион пишет: «Егоже убо подобникъ сыи, съ т‡мъ же единоя славы и чести обещьника сътворилъ тя Господь на небес‡хъ благов‡риа твоего ради, еже им‡ въ живот‡ своемь»66.

Таким образом, Иларион не только использует формулу «слава и честь» для выражения всей суммы причитающихся Владимиру почёта и хвалы, но и соединяет два понимания «славы» (хотя сохраняя их принципиальное различение): русский князь славен как на земле, так и на небесах. Эта формула используется также и в «Молитве», сочинение которой приписывается Илариону, — но здесь уже в традиционном контексте обращения к Богу. Правда, автор «Молитвы» не возносит сам «славу и честь» Богу (как обычно это делалось в конце произведения), а утверждает (в начале «Молитвы»), что Бог «воздает» «славу же и честь» праведникам «противу трудомъ» их и творит их «причастникы своего Царьства»67 . В целом, получается, что «слава» и «честь» являются атрибутом Божественного и святого (при этом люди могут как воздавать их Богу и святым, так и сами стать сопричастны этих высших ценностей), но с другой стороны, существуют и на земле в «мирских» условиях, и эпитетами «славный» и «честный» награждаются и смертные (приобщённые как святости, так и земной славе). Так — в разных контекстах и ситуациях — эти слова употребляются и во многих других произведениях древнерусской литературы, иногда вместе, в более или менее устойчивых сочетаниях, иногда порознь. При этом, подчеркнём, слово «честь» не означает ничего более, кроме как «почёт», «уважение», «почести», вне зависимости от того контекста, в котором употребляется (религиозном, светском). Или же этим словом может обозначаться также некая ценность, достойная уважения и почитания — точно так же, как и «слава» может означать «известность», «восхваление», но в то же время и некую абстрактную сущность. Видимо, мы имеем дело просто с особенностью древнего мышления и языка: абстрактная ценность не отделялась от воплощения её, осуществления в тех или иных конкретных, видимых, вещественных формах.

Если Иларион описывает земную и небесную «славу» в одном порыве восхваления заслуг и добродетелей Владимира, то в других образцах древнерусской духовной литературы встречается и противопоставление двух ипостасей «славы» в том же духе, в каком оно развивается в переводных памятниках. Среди древнейших произведений таким подходом отличается Житие Феодосия, написанное Нестором. Разумеется, в том, как описано стремление Феодосия с измальства к духовному подвигу и отречение его от мирских благ и сует, сказывается общежитийный канон. Однако, канонические идеи и топосы ещё не стали стереотипами для автора Жития, они излагаются очень живо и осмысленно, и им придаётся новое звучание в условиях и реалиях молодого христианского Русского государства. Живыми и естественными выглядят образы матери Феодосия, которая считала его религиозные искания и смиренное поведение «укоризной» и «хулой» их «роду», или Варлаама, боярского сына, который «възлюби з‡ло» иночество и «въсхоте» «вься презьрети въ житии семь, славу и богатьство ни въ что же положивъ»68 . «Слава мира сего» и его «красьнаа прельсть» не осуждаются Нестором (за ними, так сказать, признаётся право на существование), но намеренно и последовательно противопоставляются истинной, вечной и нетленной славе во Христе.

Тема двух ипостасей славы разрабатывается весьма усиленно и в Киево-Печерском Патерике, где также всячески подчёркивается тленность «славы мира сего». Некий Василий, посланный тысяцким Ростовским с дарами в Киево-Печерский монастырь, оказывается наказан и посрамлён за то, что предпочитал «честь» от князя или вельможи поездке в монастырь и приобщения «славе» святого Феодосия69 . Инок Агапит, прославившийся даром исцеления, отказывается выйти из монастыря по зову князя: «не буди мне славы ради человеческиа пред монастырьскиа врата изыти и преступнику быти обета своего». Моисей Угрин прославляется за то, что отказался от «благъ и чьти», предложенных ему знатной полячкой, ради монашеского подвига. Наконец, вдохновенно описано отречение князя Святослава Давыдовича от «прелести житиа сего суетнаго». «Честь» и «слава» как основные «прелести» мирской жизни дважды упоминаются в Слове, посвящённом князю по прозванию Святоша. Сначала автор Слова рассказывает, как Святослав «остави княжение и честь и славу, и власть» и, «вся та ни въ что вменивъ», постригся в Киево-Печерском монастыре. Затем в уста княжеского лекаря Петра, пришедшего уговаривать монаха княжеского происхождения не взводить на свой род «укоризны» и вернуться в мир, вкладывается жалостливое восклицание: «Како от таковыа славы и чести въ последне убожество прид击70 Впрочем, словосочетание «честь и слава» прилагается в Патерике не только к земной жизни, но и к святому месту — епископ Симон в послании к Поликарпу пишет с воодушевлением: «Разумей же, брате, колика слава и честь монастыря того!» 71 .

В Повести временных лет (далее — ПВЛ), в значительной своей части принадлежащей также, видимо, перу Нестора, не встречается словосочетание «честь и слава» (или «слава и честь») как устойчивая формула. По отдельности оба слова довольно широко употребляются (согласно «Словоуказателю» к ПВЛ по Лаврентьевскому списку О.В.Творогова: первое — более 20 упоминаний, второе — более 10, не считая словообразований). Контексты употребления и значения обоих слов — приблизительно те же, что наблюдались в разобранных нами памятниках.

«Слава» в большинстве случаев относится к сфере Божественного и святого72 . Тем не менее, это понятие может применяться и к земным событиям и деяниям. В таком контексте говорится в «этимологической легенде» о происхождении названия города Переяславль. В статье под 992 г. рассказывается, как князь Владимир выступил с войском против печенегов, и полки стали друг против друга на месте, где позднее был основан город Переяславль. Некий отрок из русского войска победил в поединке печенежского воина, и город был так наречен, поскольку в том месте «перея славу отроко тъ». Тут же говорится, что благодаря этому подвигу русские победили, и Владимир возвратился в Киев «с поб‡дою и съ славою великою»73 . В рассказе о восстании в Киеве в 1068 г. «избрание» Всеслава полоцкого киевским князем горожанами, освободившими его из поруба, описывается так: «и прославиша и сред‡ двора къняжа»74 . Возможно, как считают некоторые учёные, «прославить» — это некий terminus technicus, обозначающий объявление князя владеющим той или иной «волостью». Может быть, это слово было выбрано летописцем, так как по каким-то причинам не состоялось обычное «посажение» Всеслава на княжеском «столе» (судя по миниатюрам Радзивилловской летописи и отрывочным летописным данным, такие «столы» находились в главных городских соборах, и «посажение» князя предполагало особый ритуал). Так или иначе, «слава» здесь характеризует княжескую власть как таковую.

Однажды летописец соединяет, подобно митрополиту Илариону в «Слове о законе и благодати», два рода славы — земную и небесную — для того, что прославить победу русского войска над половцами в 1111 г. Заключая рассказ о победе, он пишет: русские князья вернулись «въ свояси съ славою великою къ своимъ людемъ и ко всимъ странамъ далнимъ... [перечисляется, к каким] на славу Богу всегда и ныня и присно во в‡ки. Аминь»75 . Военная победа, таким образом, не только принесла известность русским воинам по всем странам, но и прославила христианского Бога — очевидно, потому, что побеждены были язычники, исконные враги Руси.

Другой раз мирская «слава» также появляется в сочетании с религиозными мотивами. Однако теперь речь идёт не о противопоставлении (или сопоставлении), а о другой религиозно-моральной теме: осуждение гордыни и проповедь смирения. С этой темой мы уже сталкивались, разбирая «Стословец Геннадия». Она получает особое развитие в позднейшем летописании (в том числе в повести Лаврентьевской летописи о походе Игоря Святославича 1185 г.), где мы находим так или иначе сформулированные призывы к русским князьям не искать славы, разрушая братскую «любовь» (т. е. согласие между князьями Рюрикова дома), проливая кровь христиан и причиняя вред Русской земле. Однако начатки этих мыслей, пока ещё не сформулированных столь прямо, можно найти и в Повести временных лет. По-видимому, не случайно именно «гордым» заклеймён Святополк76 . За «смыслъ буи» и «словеса величава» осуждается Олег Святославич77 . В русле этой темы находится рассуждение летописца о причинах гибели князя Бориса Вячеславича в 1078 г. в братоубийственной «сече» на Нежатине ниве: князь погиб потому, что «похваливъся велми, не в‡дыи, яко Богъ гордымъ противится, см‡ренымъ даеть благодать, да не хвалится силныи силою своею»78.

Для нас же интересна та покаяльная речь, которую произносит Василько Теребовльский в Повести о его ослеплении. Уже ослеплённый князь раздумывает о том, за что послана ему такая кара, и признаёт, что её «Богъ наведе за мое възвышенье»: дело в том, что он замышлял в одиночку разные военные мероприятия — «любо нал‡зу соб‡ славу, а любо голову свою сложю за Русскую землю». Такие замыслы расцениваются как гордыня, и за этот порок князю последовало наказание: «низложи мя Богъ и смири», — кается Василько79 . Таким образом, здесь «слава» тоже оценивается скорее негативно, но с другой точки зрения — не как символ бренности земной жизни, а как причина и предмет «высокоумных» помыслов.

О «чести» в ПВЛ говорится, в основном, при описании каких-либо важных и торжественных событий, для характеристики почёта встречи, приёма, проводов и т. д. Как правило, принимают и отпускают «с честью» послов (или им воздаётся «честь велика»)80 . В последний путь провожают тело князя «с честью»81 . В общем, «честь» упоминается тогда, когда описывается воздаяние почестей, наград за заслуги или как причитающееся в связи со статусом того лица, которое следует «почтить». Кроме послов и князей «честь» может даваться также боярину82. Всё-таки «честь» отделяется от «даров», хотя они часто упоминаются рядом83 . Учитывая то, что в «Истории Иудейской войны» русское слово «честь» однажды соответствует греческому слову, обозначающему «эскорт» (см. выше), а также то обстоятельство, что умершему князю на похоронах уже не нужны дары, но необходимо сопровождение к месту упокоения, можно догадаться, что под «честью» в ПВЛ подразумевается прежде всего почётное и торжественное сопровождение. К этому склоняет и описание, какую «честь» сотворила Ольга послам деревлян: их несли в ладье, отчего они стали «гордящеся». Рассказ о «местях» Ольги свидетельствует также, насколько важен для людей Древней Руси был этот внешний почёт при общении на «официальном уровне»: Ольга просит древлян, чтобы они прислали в Киев для сопровождения её на свадьбу к Малу «мужа нарочиты», — иначе, говорит Ольга, «не пустять мене людье Киевьстии» (и этот довод был принят)84.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: ответственность реферат, сочинения 4.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки