Интеллигенция и свобода (к анализу интеллигентского дискурса)

М. Ю. Лотман

0. Свобода всегда была и до сих пор остается одной из самых болезненных тем русской интеллигенции. Если не все, то во всяком случае значительная часть интеллигентских разговоров крутится вокруг свободы. Без особого преувеличения можно было бы даже сказать, что вопрос о русской интеллигенции — это, в первую очередь, вопрос о свободе. Если изначальная интеллигентская интуиция (Михайловский и др.; условно говоря — до «Вех») трактует интеллигенцию в качестве свободолюбивого и свободоносного общественного начала, то с «Вех» берет начало традиция интеллигентской самокритики 1, основной тезис которой состоит в том, что внутренне несвободная интеллигенция проецирует свою несвободу вовне — в общество. Этот голос интеллигентской самокритики резонирует, но не сливается с антиинтеллигентскими высказываниями враждебных интеллигенции общественных структур и группировок.

Несет ли интеллигенция свободу или рабство, свободна ли сама она или порабощена, стеснена ли она лишь внешними условиями, сохраняя в них свою внутреннюю духовную свободу, или рабским является уже сам интеллигентский дух, чьи ядовитые миазмы служат порабощению всего общества, — эти и подобные им вопросы постоянно муссируются в спорах о русской интеллигенции. Хотя продуктивность этих споров — в смысле «решения вопроса» о русской интеллигенции — не представляется особенно существенной, сами они являются ценным материалом для исследования, связанного с интеллигенцией концептуального комплекса, и интеллигентского дискурса, внутри которого эта концептуализация происходит.

Задачей настоящего исследования является не определение и описание самой интеллигенции (например, методами исторической науки, социологии, социальной психологии и т. п.), но выявление основных внутренних параметров интеллигентского мировосприятия и интеллигентской авторефлексии, выражаемых в ее же собственных терминах, на ее собственном языке (в духе М. Фуко здесь можно было бы говорить об археологии).

-----------------------------------

1 Конечно, спорадически такая критика возникала и до «Вех», ср. ниже о Герцене, но она не образовывала непрерывной традиции.

Интеллигент есть субъект специфического интеллигентского дискурса; (само)определение интеллигенции осуществляется в рамках этого дискурсивного пространства. Забегая вперед, можно сказать, что при всем кажущемся различии про- и антиинтеллигентских деклараций русской интеллигенции они обнаруживают общее семантическое ядро и характерную логику концептуализации. Более того, дискурсивный универсум русской интеллигенции оказывает значительное воздействие на всех говорящих и пишущих на эти темы, в том числе и на авторов, к самой интеллигенции не относящихся. Вот этот-то дискурсивный универсум мы и собираемся подвергнуть анализу.

1. Предметом настоящего сообщения является связанный со свободой концептуальный комплекс русской интеллигенции. Расплывчатость этой формулировки — преднамеренная, поскольку, на наш взгляд, соответствует принципиальной аморфности и, более того, внутренней противоречивости самого предмета. «Интеллигенция и свобода» — это и смысл и место свободы в системе мировоззрения русской интеллигенции (а оно не было чем-то единым и неизменным), это и ее свободолюбивые мечты (в разное время различные) вместе с соответствующими фразеологизмами и поэтическими образами, это и ее практическая борьба за гражданские права и свободы и т. д. С другой стороны, это же и проблема порабощенности самой интеллигенции — властью, общественно-политической системой и т. п., но, главное, собственными идеями и предрассудками.

Прежде чем обсуждать соотношение вынесенных в заглавие настоящего сообщения понятий, следовало бы, очевидно, попытаться дать им хотя бы рабочее определение, поскольку оба они неоднократно становились причиной споров и недоразумений, подчас чисто терминологического свойства. Тем не менее сам предмет исследования заставляет подходить ко всякого рода априорным определениям с сугубой осторожностью: может случиться, как это в истории рефлексии об интеллигенции обычно и бывало, что вносимая такими определениями ясность — мнимая, искажающая изначальную аморфность и амбивалентность природы интеллигенции.

Основным недостатком большинства определений интеллигенции (а их от Михайловского до Солженицына было великое множество) является не их недостаточная четкость, но, напротив, упрощенность и прямолинейность. Здесь следует выделить два обстоятельства.

Во-первых, большинство рассуждений об интеллигенции демонстрирует один и тот же подход: выделяются некоторые признаки интеллигенции (как правило негативного свойства), которые генерализируются и, в добросовестных исследованиях, тем или иным образом верифицируются. При этом обычно каждый из выделяемых признаков в отдельности сомнения не вызывает, однако стоит сложить их вместе, как мы получаем картину не просто эклектичную, но внутренне противоречивую: интеллигент оказывается одиночкой-сектантом, вечнорефлектирующим фанатиком и т. п. Приходится либо отказаться от каких-то признаков (что привело бы к еще большему схематизму), либо сам подход признать по меньшей мере недостаточным.

Во-вторых, интеллигенция рассматривается как обычный внеположенный исследователю объект. Так физик может говорить о свойствах твердого тела, химик о реактивах, историк о событиях прошлого, дореволюционном дворянстве и т. п. Между тем предметы эти принципиально различаются: даже стоящему на объективистских, если не прямо антиинтеллигентских, позициях автору оказывается не так-то просто найти точку зрения, совершенно независимую по отношению к рассматриваемому им феномену — интеллигенции. Дело здесь не столько в концептуальной или, скажем, психологической близости про- и антиинтеллигентских построений (хотя и в этом тоже), сколько в самом языке описания. Попросту сказать, если разговоры о крестьянстве, дворянстве или купечестве совершенно не обязательно сами являются крестьянскими. дворянскими и т. д. разговорами, то любые сколько-нибудь квалифицированные разговоры об интеллигенции совершенно естественным и органическим образом входят в пространство интеллигентского дискурса.

Следует также помнить и о том, что большинство авторов антиинтелигентских по своей направленности статей и концепций не только, как правило, говорят на языке интеллигенции, но и сами являются все теми же интеллигентами. Забвение этого простого факта приводит к таким курьезам, как трактовка русской интеллигенции в работах Г. С. Морсона. Поскольку ошибочность демонстрируемого Морсоном подхода представляется достаточно поучительной, позволю себе остановиться на нем несколько подробнее. (Рассматриваемые ниже идеи высказывались в ряде публикаций; для простоты ограничимся цитатами лишь из одной из них, поскольку она опубликована в русском переводе.)

Согласно Морсону, в русской культуре есть доминирующая «традиция большинства» и оппозиционная по отношению к ней «контртрадиция».

Традиция большинства — «Русская Идея», как ее иногда называли, — выражала доминирующее настроение радикальной интеллигенции. Дело в том, что слово «интеллигенция» было изобретено в XIX веке в России и обозначало не просто группу людей. занятых умственным трудом, но группу, обладающую определенным типом мышления. <...> Настоящая интеллигенция, от Белинского до Ленина, состояла преимущественно из фанатиков того или иного сорта, вроде тех, кого мы встречаем на страницах романов Достоевского и Тургенева. Вот они-то и были «бесы» (Морсон 1992:15).

Прервем цитату и отметим, что в качестве представителей интеллигенции здесь и далее у Морсона выступают не только реальные личности, но и литературные персонажи — Морсон очевидно и не подозревает, в какой мере сам оказался зависим от русского интеллигентского дискурса. Продолжим цитату:

Этот доминирующий стиль русской мысли узнается по трем характерным признакам: экстремизм, тотальность и мессианство. Появляется система, объясняющая решительно все, изыскивается метод, решающий раз и навсегда все «проклятые вопросы», исцеляющий всякую человеческую болезнь. Построим социализм, воссоединимся в единой для восточных христиан Русской Православной Церкви, уничтожим Сионских Мудрецов и войдем в Царство Божие. <...> (Там же).

И далее:

Традиции «Русской Идеи», помимо большевизма и мессианского антисемитизма, включали в себя различные формы фатализма и политически окрашенного мистицизма (Там же).

Напротив, представители «русской контртрадиции» едины в своих «анти-интеллигентских основаниях» (подчеркнуто Морсоном. — М. Л.):

Одни из них отвергали тягу интеллигенции к тотальным системам <...> Других, как Чехова, особенно раздражала интеллигентская манера потворствовать своим желаниям (Морсон 1992:17-18)

К представителям контртрадиции, помимо Чехова, Морсон относит также Герцена, авторов «Вех», Бахтина и Левина из «Анны Карениной».

Зачем все это цитировать? Несостоятельность всего морсоновского построения, кажется, вполне очевидна любому «носителю» русской культуры. Интерес здесь не в беспомощной концепции Морсона, но в языке, на котором она выражается. Дело в том, что для Морсона все это — чужой язык, который он старательно изучает и пытается воспроизвести. Явно нелепые высказывания выстраиваются из правильных слов: экстремизм, несвобода, отчужденность от жизни, литературность, антисемитизм, «русская идея», наконец, противопоставленность интеллигенции не только народу и властям, но и альтернативной интеллектуальной традиции — все эти слова в связи с русской интеллигенцией должны быть сказаны. Морсон усвоил лексикон интеллигентского дискурса, но он совершенно не понимает и не чувствует его прагматики, его негласных презумпций.

Далеко не все, что надлежит быть высказанным в связи с русской интеллигенцией, может быть отнесено к ней самой. Так, Морсон исходит из неявного, но кажущегося столь естественным постулата, согласно которому критикующий интеллигенцию русский интеллектуал сам, очевидно, к интеллигенции не относится. Из этой же логики исходит и второй неявный постулат Морсона: интеллигенция враждебна по отношению к авторам, позволяющим себе анти-интеллигентские высказывания.

Между тем оба эти предположения являются заведомо неверными — подавляющее большинство антиителлигентских высказываний принадлежит самим же интеллигентам, а многие антиинтеллигентские выпады переживаются интеллигенцией с удовольствием, родственным мазохистскому (ср. чтение интеллигенцией А. С. Солженицына и «деревенщиков» в 1970-80-е годы). Из перечисленных Морсоном представителей «контр-традиции» не является интеллигентом разве что выдуманный Толстым Левин. Отделять же от традиций русской интеллигенции Бахтина просто нелепо. Еще более парадоксальной представляется трактовка Чехова — самого интеллигентского из русских писателей, певца интеллигентности и любимца интеллигентов: при всех вкусовых различиях и идейных разногласиях в среде русских интеллигентов Чехов был и остается для интеллигенции одним из весьма немногочисленных «бесспорных» авторов.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат экономическое развитие, реферати курсові.



1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки