Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Окиньте взглядом все прожитые нами века, все занимаемое нами пространство, — вы не найдете ни одного привлекательного воспоминания, ни одного почтенного памятника... (Чаадаев 1989:42).

Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. <...> Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. <...> Ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды ... (Чаадаев 1989: 47; курсив мой. — М. Л.).

------------------------------------------

26 Именно эта тотальность и отличает интеллигентскую критику. Критика же отдельных событии и процессов русской истории (например, петровских рсчрорм) — общее место в писаниях противостоящих интеллигенции авторов; для них такого рода события суть искажение, порча исконной национальной истинности.

27 Чаадаев вообще отличался острым стилистическим чутьем, о чем, в частности, недвусмысленно свидетельствует обнаруженная и опубликованная Д. И. Шаховским листовка (Литературное наследство. Москва, 1935. Т. 22-24. С. 679-682), предвосхищающая послание русским мужикам от их доброжелателя. Современное издание помещает ее в раздел Dubia и сопровождает скептическим примечанием: «Выраженные в ней призывы противоречат духу и смыслу всех его (Чаадаева. — МЛ.} высказываний в это время» (Чаадаев 1989: 528, 611-612). Как раз наоборот: «Не хотим паря другого, окромя царя небесного» — это лейтмотив всего чаадаевского творчества, декларативно заявленный эпиграфом к первому философическому письму, а затем неоднократно повторенный: «Да приидет царствие Твое» (текстологические рассуждения комментатора также крайне неубедительны).

Чаадаев отлучил Россию от истории и, тем самым, от истины и в этом противостоянии решительно взял сторону истины:

Не через родину, а через истину ведет путь на небо (Чаадаев 1989: 148).

Само же это противопоставление было, как кажется, впервые, правда еще в аллегорической форме, сформулировано Радищевым, которого тоже следует рассматривать в качестве одного из зачинателей интеллигентского дискурса. Радищев сыграл также значительную роль в становлении интеллигента как специфического психологического типа (к которому сам он, как и Чаадаев, раз и не принадлежал).

Одновременно происходил процесс становления антиинтеллигентского дискурса (интеллигенции в собственном смысле слова еще не было, а дискурсивное пространство для нее активно подготавливалось: не только интеллигентский, но и антиинтеллигентский дискурс старше самой интеллигенции). Незавершенное стихотворение Пушкина «Ты просвещением свой разум осветил...», написанное под влиянием критики подавления польского восстания, звучит как прямой ответ Чаадаеву:

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты [---] правды лик увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Ненависть к своему народу, усугубляемая любовью к народам чужим, выступает прямым следствием просвещения и правды. Национальные поражения вызывают радость («Ты руки потирал от наших неудач, / С лукавым смехом слушал вести»), победы же приводят в отчаяние («Поникнул ты главой и горько возрыдал, / Как жид о Иерусалиме»). Короткий текст вместил почти весь будущий антиинтеллигентский концептуальный комплекс: просвещение — антипатриотизм — прожидовленность (потирание рук и лукавый смех подготавливают пуант заключительного стиха); за последующие полтора века к этому мало что было прибавлено.

Отмеченное отщепенчество русской интеллигенции проявлялось в оторванности не только от своей социальной среды, или даже народа вообще, но и в отрыве от почвы. Ср. афористическую формулировку Г. Федотова:

Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемая идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей (Федотов 1991: 71-72).

Обвинения интеллигенции в беспочвенности становятся общим местом, сближающим ее в очередной раз с евреями. Ср., с одной стороны, кампанию против безродных космополитов, а с другой стороны, «Апофеоз беспочвенности» Л. Шестова — своего рода манифест русского интеллигента-еврея. То, что со стороны представлялось в образах антипатриотизма, космополитизма и открытой И. Р. Шафаревичем русофобии, самими интеллигентами кодифицировалось в терминах истины и справедливости. Интеллигент — пророк и мученик истины, его беспочвенность — это беспочвенность апостолов, бросивших дом и родных во имя истины, во имя того Царства, которое «не от мира сего».

Важно отметить и то обстоятельство, что авторы славянофильско-почвеннической направленности при всей их враждебности интеллигенции не только приняли интеллигентское противопоставление истины и родины, но и на свой лад развили его. Общие контуры их конструкции таковы. Истина лежит в сфере ratio, которая, в свою очередь, требует рационального жизненного устройства, т. е. социальной справедливости, гражданских свобод и т. п., а в конечном счете — коммунизма; приводит же либо к Великому инквизитору, либо к революции. Противостоит всему этому Россия, она — вне истины, зато с Христом. Ключевая роль в разработке этого дискурса принадлежит не идеологам славянофильства, а литераторам-публицистам.

В первую очередь — Тютчеву с его умом и аршином иноплеменными и Христом, благословляющим родную землю (не Христа — Тютчева; которую сам поэт предпочитал посещать по возможности редко); ср. также демонстративную алогичность противопоставления, которым открывается по-французски написанный памфлет «Россия и революция»: «В мире есть две силы — Россия и революция».

Еще значительнее вклад Достоевского. Россия и Христос настолько неразрывно для него связаны, что отказ от одного из них автоматически влечет за собой и отказ от второго. Так, в замечательном письме А. Н. Майкову от 16 августа 1867 г. из Женевы Достоевский пишет о Тургеневе:

Эти люди тщеславятся, между прочим, тем, что они атеисты!. <...> А что же они-то, Тургеневы, Герцены, Утины, Чернышевские, нам (вместо Христа. — М. Л.} представили? Вместо высочайшей красоты божией, на которую они плюют, все они до того пакостно самолюбивы, до того бесстыдно раздражительны, легкомысленно горды, что просто непонятно: на что они надеются и кто за ними пойдет? Ругал он Россию и русских безобразно, ужасно. <...> Все эти либералишки и прогрессисты <...> ругать Россию находят первым своим удовольствием и удовлетворением. <...> Ругают Россию и откровенно желают ей провалиться (преимущественно провалиться!). <...> Все, что есть в России чуть-чуть самобытного, им ненавистно (Достоевский 28-2: 210; курсив автора. — М.Л.).

Впрочем, Христос у Достоевского тоже особый: это специфический «русский Христос» (ср., например, в «Идиоте», «Бесах» и др. местах); самое же примечательное, что Христос этот, как и Россия, — вне истины. Ср. в письме к Н. Д. Фонвизиной, написанном еще из Омска, в январе-феврале 1854 г.;

Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной (Достоевский 28-1: 176)28.

---------------------------

28 Логическая структура текстов Достоевского достойна самостоятельного исследования. Конституируется она постоянным напряжением между полюсами неожиданности и нелогичности («вдруг») и сверхсвязанности и сверхлогичности («если ..., то»). При этом, последняя связка чуть ли не демонстративно обнажает то, что позже будет названо парадоксом импликации (высказывание: «Если снег черен, то человек смертен» истинно, поскольку человек смертен), т. е. в приведенном суждении Достоевского с точки зрения логики релевантна лишь его заключительная часть: «мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной». Интересно, однако, и то, как Достоевский этот тезис подготавливает: сначала гипотетически предполагается, что некто может доказать Достоевскому, что Христос — вне истины (здесь важен не только вопрос, кто бы этот некто мог быть и каковы его доказательства, но и то что «доказал мне» — Достоевский заранее готов принять еще не предъявленное ему доказательство), затем это утверждение как бы верифицируется: «и действительно было бы, что истина вне Христа» - Достоевскому исключительно важно доказать, не только то, что он останется с Христом, но и то. что Христос - вне истины. (Позже к обсуждению этого вопроса, правда с принципиально иных позиций, вернется Шестов, для которого «истина», «добро» и т. п. применительно к Богу — наивный антропоморфизм.)

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат экономическое развитие, реферати курсові.



Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки