Интеллигенция и свобода (к анализу интеллигентского дискурса)
Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
Теги реферата: реферат на социальную тему, реферат на тему личность
Добавил(а) на сайт: Kamkin.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата
Евреи для русской интеллигенции последней четверти XIX века — это, в первую очередь, угнетенный народ. Но и среди прочих угнетенных народов они занимают исключительное положение. До этого, во время становления интеллигентского дискурса, в роли особого, т. е. особо преследуемого, народа выступали поляки, что представлялось вполне закономерным в контексте подавления польских восстаний. Польский народ трактовался в терминах мученичества и героизма с явными библейскими аллюзиями (причем, как новозаветными, так и ветхозаветными: восстание Маккавеев), в этих же образах представали и их поработители: русские и немцы. Так, у Чернышевского чуть ли не любой поляк уже только в силу его польскости оказывается в кругу «новых людей», своего рода жертвенной элиты. Позже многое из этого концептуального комплекса (с упором на мученичество и с ретушированием героизма) будет переадресовано евреям, что тут же отразится и в ксенофобском дискурсе (ср., например, как у Достоевского поляки и евреи оказываются подозрительно схожими).
Особое отношение интеллигенции к евреям связано с двумя вполне очевидными обстоятельствами.
Во-первых, общеевропейский процесс эмансипации евреев привел и в России к некоторой либерализации их положения, что, в свою очередь, стало причиной выхода из гетто значительной части еврейской молодежи и ее стремительной ассимиляции. Одновременно с этим наблюдается рост антисемитизма в черте оседлости и прилегавших к ней областях. Хотя интеллигентские авторы
----------------------------
22 В 1960-80-е годы интеллигенцией было сделано исключение для крымских татар, о которых говорилось в ожидаемых образах (т. е. как бы и не о татарах).
23 Контекст, в котором содержится приведенный пассаж, не позволяет определить, идет ли речь в нем лишь о государственном чиновничестве, петербургском обществе, или русских вообще.
и пишут об интеллигентности «полуграмотного крестьянина», все же среди русской интеллигенции значительно чаще можно было встретить еще не вполне грамотно по-русски изъясняющегося еврея, стремящегося прорваться к европейской светской учености. И дело здесь не только в интеллигентской юдофилии. Полуграмотному крестьянину для изучения книжной премудрости нужно было отрывать время либо от своей работы, либо от отдыха, времени для учебы всегда недоставало, и учился он в состоянии постоянной физической усталости. При всей своей внутренней интеллигентности такой крестьянин в одном отношении решительно отличался от интеллигента: он был крестьянином. Чтобы стать интеллигентом, он должен был бы оторваться от крестьянства — стать, как и прочие интеллигенты, отщепенцем. Еврейская же молодежь, вырываясь из гетто, сжигала за собой все мосты и, отказавшись от прошлого и не отягощенная никакими обязательствами, устремлялась в будущее, открывавшееся ей в светских науках и модных общественных учениях. Эти отщепенцы от еврейства и были «авансом» приняты в круг русской интеллигенции.
Во-вторых, как бы хорошо ни подходила библейская образность к другим народам, в первом — прямом — смысле она относилась к евреям. Сама логика дискурса связывала интеллигентов с евреями.
Здесь следует сделать небольшое отступление об антисемитизме. Антисемитизм русских был значительно преувеличен интеллигентскими авторами, писавшими под впечатлением продолжавшихся притеснений и начавшихся погромов, им было не до объективности и всесторонности анализа; позже тезис о сугубом антисемитизме русских был без достаточной критичности воспринят многими западными историками и советологами. Между тем особенность России заключалась, скорее, не в особом антисемитском настрое населения, но в продолжавшейся государственной, в т. ч. и законодательной, дискриминации евреев, в то время как в Европе это уже начинало считаться дурным тоном, а также в поощрении властями антисемитской самодеятельности масс. Однако можно утверждать, что ни российское крестьянство, ни пролетариат, ни даже как показал недавно В. Н. Топоров, купечество — т. е. основные группы населения — в целом не были антисемитски настроены. Убежденными антисемитами были Александр III и Николай II, и мода на антисемитизм в годы их правления распространялась преимущественно среди аристократии, отчасти художественной элиты и всегда готовых к подобного рода инициативам деклассированных элементов.
Сказанное, однако, не означает отсутствия национально-психологических барьеров между крестьянством или купечеством и евреями. Русский купец, терпящий убытки от политики государственного антисемитизма, мог заступиться за своего еврейского партнера, но он никогда не мог его признать за своего — еврей, пусть даже самый ассимилированный, не мог считаться русским купцом или русским крестьянином. Только русская интеллигенция приняла евреев в качестве своих. Позднее, явно по примеру интеллигенции, в определенной мере это стало характерно и для пролетариата.
Антисемитизм был провозглашен не совместимым с высоким званием русского интеллигента; профессора-антисемиты вынуждены были скрывать свои убеждения из страха перед мнением коллег и, особенно, студентов. Это обстоятельство решительным образом отличало интеллигенцию от всех прочих групп и слоев общества. Но это же отличало ее от европейской интеллектуаль-
ной элиты. В конце XIX века не просто даже интеллектуальный, но специфический ученый антисемитизм получил сравнительно широкое распространение в университетах Европы (в первую очередь в университетах Германии, но также Франции и, в меньшей мере, Англии). И нигде, даже в Англии, профессору-антисемиту не приходилось стесняться своих взглядов. Вопреки интеллигентскому мифу антисемитизм вовсе не является лишь плодом отсталости невежества и глупости: целые группы и школы первоклассных ученых и мыслителей были пронизаны антисемитизмом; отчетливые следы антисемитизма видны в философских, этических и юридических доктринах тех лет. В Германии антисемитизмом охвачены были даже семитология и библеистика, а немецкая библеистика занимала в это время ведущие позиции в ученом мире: Винклер, Гарнак, Делич (если ограничиться лишь самыми значительными именами) не только не скрывали своих взглядов, но и чуть ли не бравировали ими. Это был особенный, профессорский антисемитизм, своей стилистической изощренностью существенно отличавшийся от антисемитизма улицы.
Поль де Лагард, знаменитый теолог и ориенталист из Геттингена переплел все свои книги в свиную кожу, чтобы «уберечь их от прикосновения грязных еврейских рук» (Дойел 1980:415).
Поучительно в этой связи сравнить восприятие нашумевших процессов над Дрейфусом и Бейлисом: если во Франции общественное мнение было расколото, то в России оно было практически едино в своем возмущении произволом властей, и Розанов — «русский Ницше», любимец столичной интеллектуальной и художественной элиты, — вылезший некстати со своим осязательным отношением, был подвергнут общественному остракизму, отлучен и от интеллигентов, и от декадентов 24.
Внутреннее, глубинное родство интеллигенции с еврейством было подхвачено и развито антиинтеллигентским дискурсом. Так, для Достоевского евреи неприемлемы не столько сами по себе. сколько из-за того, что они образуют status in statu:
Сильнейший status in statu бесспорен и у наших русских евреев. А если так, то как же они могут не стать, хоть отчасти, в разлад с корнем нации, с племенем русским? (Достоевский 29-2: 140).
По мнению П. Торопа, в отношении еврейского вопроса «для Достоевского проблема status in statu одна из самых важных» (Тороп 1997: 33). Но буквально в этих же терминах характеризует Достоевский и проблему интеллигенции:
Петровские реформы создали у нас своего рода status in statu. Они создали так называемое образованное общество (Достоевский 20: 7).
-----------------------------------
24 Все же следует отметить, что дело здесь, вероятно, не только в отличие российской ситуации от французской: при всем сходстве дел Дрейфуса и Бейлиса обвинялись они в вещах несопоставимых: одно дело — шпионаж, совсем другое — убийство с целью использования крови в ритуальных целях.
25 Образ этот заимствован, по-видимому, из имевшегося в библиотеке писателя известного антисемитского сочинения Я. Брафмана «Книга Кагала», которое предваряется эпиграфом из Шиллера: «Die Juden bilden einen Staat im Staate» (Ср.: Тороп 1997: 32).
Из новейших примеров можно указать «Русофобию» И. Р. Шафаревича: его малый народ принципиально амбивалентен, это поистине двуликий Янус: посмотришь с одной стороны — евреи, с другой — интеллигенция.
Интеллигенция не только принимала в свой состав евреев, но и кодифицировала себя в образе избранного народа. Образ этот многозначен: в ветхозаветном контексте он ассоциировал интеллигенцию с еврейством, в новозаветном — с христианством, а в более узком смысле — с Церковью. Если бы интеллигенция была просто одним из общественных слоев или групп в ряду других, то «снятие» национальной проблематики предстало бы случайностью или причудой. Поскольку же интеллигенция — не часть общества, но, одновременно, его закваска и народ Божий, то для нее поистине не может быть ни эллина, ни иудея. Враги же интеллигенции, особенно из националистического лагеря, обычно и трактуются ею в качестве язычников, филистимлян и других недругов избранного народа.
7. Истина vs. родина. Это очень странное, на первый взгляд, противопоставление представляется с точки зрения логики интеллигентского дискурса исключительно важным. Интеллигенты — правдоискатели и правдолюбы — постоянно обрушивались не только на все институты российской власти, но и на все существующие нормы и традиции общественного устройства как на неправильные и неправые. В ответ на это интеллигенции постоянно приходилось выслушивать встречные обвинения в отсутствии патриотизма, пренебрежении национальными интересами и т. п.
Особое же раздражение вызывала не столько интеллигентская критика существующих общественных установлений, сколько перенос этой критики в прошлое, посягательство на русскую историю, на саму ее, как тогда принято было выражаться, субстанцию 26. Особая роль здесь принадлежит Чаадаеву, чье значение для русской мысли вообще беспрецедентно: не будучи сам ни славянофилом, ни западником, ни интеллигентом, он заложил основы соответствующих дискурсов 27:
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат экономическое развитие, реферати курсові.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата