Социальные ограничения: содержание, структура, функции
Категория реферата: Рефераты по социологии
Теги реферата: задачи реферата курсовые работы, шпоры по математике
Добавил(а) на сайт: Agna.
Предыдущая страница реферата | 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая страница реферата
«Самое главное в идеократии – требование основывать общественные и государственные институты на идеалистических традициях, ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности, утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать превосходство героического типа над типом торгашеским...» (Цит. по 399, с.19), – писал А.Г. Дугин. Не похоже ли это на тоталитаризм? Порицаемый многими тоталитаризм 20 века не ставил подобных целей даже в теории, не говоря о практике.
Четвёртой формой первичных социальных ограничений являются ограничения
«онтологическо-гносеологического» характера. В светской культуре эти
ограничения и свободы задаются в соответствующих разделах философии, в
религиозных обществах эти вопросы решаются в священных писаниях и мифах:
так в Библии содержится соответствующая книга, которая так и называется –
Бытие. Эта форма идеологии отвечает на вопросы: «что вообще есть в нашем
мире (и чего нет)» и «как можно (или нельзя) познавать (и изменять) это
существующее». Она находит своё выражение в системе категорий, понятий и
образов, отражающих сложные картины мироздания. Эта группа социальных
ограничений очень важна, так как она не только задаёт парадигмальные
основания для науки и техники, но и во многом предопределяет мировоззрение, представления об окружающем мире, исходя из которых действует человек.
Насколько эти представления важны, хорошо иллюстрирует история Средних
веков и последующих столетий. Так, если полагать, что земля плоская, то
незачем плыть на Запад, чтобы попасть в Индию, как это сделал Колумб, а, следовательно, и открыть Америку будет невозможно. Если полагать, подобно
И. Ньютону и Г. Галилею что Вселенная – это механизм, то и политическую
систему общества следует перестроить в механистическом духе, заполнить мир
машинами, а человека, если и не превратить в машину, то сделать
обслуживающим персоналом и сырьём для неё. Если Вселенная бесконечна, как
полагают сегодня многие вопреки Аристотелю, то можно безоглядно её
переделывать, потреблять и разрушать.
«Наука сталкивается всегда только с тем, что допущено в качестве
доступного ей предмета её способом представления» (428, с. 319), – писал
М. Хайдеггер. Развитие различных научных представлений описано в известной
работе Т. Куна «Структура научных революций»(220), из российских
исследований этого вопроса можно выделить, монографию А.Г. Дугина (См.
153). «Вульгаризация классической науки, в огромной мере сформировала клише
современной ментальности. Но качественная мутация науки в конце XX века не
отразилась симметрично на соответствующем изменении общераспространенных
ментальных клише. В этом мы сталкиваемся с любопытной асимметрией парадигм.
Влияние научной мифологии на массы оказалось более устойчивым, чем
основания этой мифологии. И новейшая наука, таким образом, пришла в
определенное противоречие с нормативными гносеологическими установками
масс» (153, с. 362), – писал А.Г. Дугин. Эти высказывания свидетельствуют о
парадигмальной ограниченности научных знаний и методологий и о далеко не
простом взаимодействии научного и обывательского представлений о мире, которые сегодня пришли в конфликт.
«…Мы вынуждены также признать, отмечал А.Г. Дугин, - что человек
превратился из обезьяны в человека только в эпоху Просвещения. Как ни
странно это звучит, но аксиомы современной философской антропологии
сложились именно на заре Нового времени, и в качестве эталона человека был
взят именно человек этого периода. Правда, сразу же вслед за этим такая
антропологическая установка была признана всеобщей и экстраполирована на
всю историю. Там же, где структура человеческого сознания всерьез
расходилась с рационалистическими нормативами Просвещения, например, у
«дикарей», «примитивных народов» к ним царило отношение, как и «нелюдям», что помимо всего прочего служило оправданием рабства и колонизации.
Показательно, что Западный расизм и позорная практика работорговли в
Америке сосуществовали с развитием либеральных и рационалистических
доктрин, а виднейшие прогрессисты часто являлись рабовладельцами с
расистским подтекстом. И одним из показателей отличия людей от «недолюдей»
в Новое время был именно уровень технического развития, т.е. уровень
отчуждения человеческого субъекта от объектной природы. Редкой для эпохи
Просвещения была позиция Жан-Жака Руссо, воспевавшего «добрых дикарей» и
считавшего развитие техники источником роста человеческих пороков» (153, с.348-349). Последний пример показывает важность и остроту не только для
науки, но и для других социальных сфер онтологических и гносеологических
идеологических установок. Они, по сути, задают границы не только
мирозданию, но и самому человеку.
Онтологические и гносеологические социальные ограничения тесно связаны
с языковыми, слабее – с этическими ограничениями. Однако эта ситуация
характерна только для современного общества и современной науки, которая
требует точных языковых дефиниций, но при этом разделяет знание и этику, хотя об ответственности учёных за результаты своего труда говорят довольно
часто. В античной науке, напротив, стремились достичь идеалов гармонии
истины, добра и красоты, в средневековье этические ограничения даже
подавляли гносеологические и научные изыскания. М. Фуко показал, что
«фактически дознание было начальным, но основополагающим элементом
формирования эмпирических наук… Пожалуй, правильно сказать, что…
естественные науки, до некоторой степени, возникли в конце средних веков из
практики дознания… На пороге классического века Бэкон, законовед и
государственный муж, пытался перенести в область эмпирических наук методы
дознания»(425, с.331-332). Так гносеологические ограничения смыкались с
политическими и правовыми.
Русская философия, начиная от славянофилов, стремилась к идеалам
«цельного знания», в котором знание и вера, добро и красота, пребывали бы
в содружестве гармоничного всеединства. В идеале онтологические и
гносеологические социальные ограничения должны быть тесно связаны с не
только с языковыми, но и с этическими и эстетическими ограничениями, что
обеспечивало бы гармонию и соразмерность различных фрагментов
господствующей идеологии и избавляло сознание её носителей от хаотизирующих
внутренних конфликтов, ведущих его к деградации.
Представленная здесь структура идеологических ограничений важна тем, что она, по сути, аннулирует расхожий миф о деидеологизации.
Деидеологизация означает исходя из данной системы, отказ от языка, этики, эстетики и онтологии с гносеологией. Вряд ли в каком-либо обществе подобная
«деидеологизация» окажется возможной. Социально ограничивающий, посредством
создания ложного представления о реальности, миф деидеологизации
мистифицирует этот вопрос. На самом деле под деидеологизацией понимается не
деидеологизация вообще, а избавление от чуждой «деидеологизаторам»
идеологии. Своей же идеологии у «деидеологизаторов» якобы нет, но это не её
отсутствие, а либо их сознательное лукавство, либо их предельная
идеологизированность, которая настолько глубока, что даже не осознается
ими; может иметь место и известная наивность, не позволяющая им понять эти
вопросы. «Деидеологизация» в последнем смысле неосознаваемой
идеологизированности – это предел тотального господства одной идеологии, достигшей статуса не обсуждаемой и неосознаваемой тайной догмы. Для
господства таких идеологических догм смертельно опасно не только какое-либо
их обсуждение, поиски их основ и рациональных аргументаций в их пользу, но
даже сам факт их раскрытия как существующих. Стремящаяся поставить всё под
свой контроль и учёт «воля к воле, соответственно сама в качестве бытия
устраивает сущее. В воле к воле впервые достигает господства техника
(обеспечение установленной данности) и категорический отказ от осмысления, беспамятность…» (428, с.185), - писал М. Хайдеггер. В этой ситуации
«поскольку говорение утратило первичную бытийную связь с сущим, о котором
речь, соответственно никогда её не достигало, оно сообщает себя не
способом исходного освоения этого сущего, но путем разносящей и вторящей
речи. Проговоренное как таковое, описывает все более широкие круги и
принимает авторитарный характер. Дело обстоит так, потому что люди это
говорят. В таком до – и проговаривании, через которое уже изначальная
нехватка почвы, достигает полной беспочвенности, конституируются
толки…Толки есть возможность все понять без предшествующего освоения дела.
Толки уберегают уже и от опасности срезаться при таком освоении. Толки, которые всякий может подхватить, не только избавляют от задачи настоящего
понимания, но формируют индифферентную понятливость, от которой ничего уже
не закрыто» (427, с. 168-169). Именно на уровне таких псевдопонимающих
«толков» и находятся представления об деидеологизации, выполняющие функцию
сокрытия господствующей идеологии. Эти хайдеггеровские толки, к сожалению, являются обычным состояние массового сознания. При этом те вопросы, которые
«толки» массового сознания обходят стороной вместе с управляющими ими
идеологами, как раз и являются ключами и проходами к скрытым идеологическим
догмам. Но ту же роль играют и наиболее назойливо обсуждаемые в СМИ
вопросы и проблемы, которые могут быть как инструментами скрытого
навязывания тех или иных догм, так и способами отвлечения от замалчиваемых
вопросов. Таким образом, тотально господствующая идеология действительно
деидеологизируется и исчезает, воплощаясь в произведения материальной и
духовной культуры, людей и маскируясь под естественные законы и
божественные установления. В либерализме сокрытие идеологии осуществляется
посредством мифов естественных законов и прав и представлений об её
отсутствии, а в марксизме – посредством апелляции к науке, и представлении
об идеологии как отражении материального бытия.
Идеологические ограничения, имеющие по преимуществу идеальный характер, находят свою конкретизацию и материализацию на более низких уровнях пирамиды социальных ограничений. Эти ограничения, которые можно назвать вторичными, имеют смешанный, идеально-материальный характер. Эти блоки социальных ограничений можно структурировать следующим образом:
1. Политико-управленческие социальные ограничения;
2. Правовые социальные ограничения;
3. Информационно-образовательные социальные ограничения;
4. Технико-технологические социальные ограничения;
5. Экономические социальные ограничения;
6. Военно-силовые социальные ограничения;
7. Структурно-демографические социальные ограничения.
При оценке этой схемы следует учитывать, что все эти ограничения тесно переплетаются между собой, образуя систему и, конечно, они могут быть классифицированы каким-то иным образом. Достаточно очевидно и то, что эти вторичные формы социальных ограничений могут в ходе дальнейшего анализа дробиться на всё более и более малые разновидности. Однако в данной работе подобная аналитико-схоластическая операция представляется не целесообразной, так как может до бесконечности увеличить её объём и вывести за пределы собственно философии, занятой поиском наиболее общих закономерностей и явлений.
Политико-управленческие социальные ограничения выражаются во властном
ограничении тех или иных социальных сфер, групп и социокультурных практик.
Субъектами этой группы ограничений выступают группы и отдельные личности, имеющие по своему социальному статусу определённые властные полномочия.
«Превращая отдельных людей в функции, огромный аппарат обеспечения
существования изымает их из субстанционального содержания жизни, которое
прежде в качестве традиции влияло на людей… Систему образует аппарат, в
котором людей переставляют по своему желанию с одного места на другое, а не
историческая субстанция, которую они заполняют своим индивидуальным
бытием»(491, с.310), - писал К. Ясперс о бюрократии, выступающей в роли
коллективного субъекта политико-управленческих социальных ограничений.
В принципе, субъектом подобных ограничений может быть любое лицо, находящееся в позиции начальника по отношению к другому лицу – учитель, контролёр, полицейский, чиновник, руководитель частной фирмы, - который
может своим властно-волевым решением кого-то в чём-то ограничить. Подобная
возможность называется властью, как реализованной способностью управлять.
Для реализации этой власти властный субъект должен обладать свободой воли, выбора и действий, а также хотя бы минимальным пространством для реализации
своих полномочий. В принципе, власть является внутренне автократичной, самопровозглашаемой. «Имеют ли два человека право отнимать у другой группы
людей?… Может ли группа людей собраться, объявить себя правительством, а
затем наделить это правительство правом, которым они сами не обладают? Даже
если эта группа является большинством?»(484, с.27), - спрашивает
американский политолог Р. Эпперсон. На мой взгляд, на этот вопрос следует
ответить положительно, при условии, что найдётся другая группа людей, которая поверит в их властные права или подчинится им из каких-то иных
соображений. «Чтобы не играть в тайноведение и невежество, придётся
признать одно: власть – это смысловое начало. В качестве смыслов ее образы
в чем-то изменчивы, а в чем-то постоянны. Но всегда и в любой культуре
власть, так или иначе, принималась как позитивное начало. За властью всегда
стояла некоторая бытийственная утвердительность»(357, с.14), - отмечал П.А.
Сапронов.
Объектом политико-управленческих как и других социальных ограничений
выступает человек в своём индивидуальном и коллективном существовании.
Ограничению при этом подвергается всё многообразие его антропообразующих
качеств: телесно-физиологических, психических и социальных (См. 95, с.75).
Более подробно феномены власти, управления и вытекающих из них
ограничений проанализированы в работах Ю.П. Аверина, Аристотеля, М. Вебера,
Р. Генона, И.А. Гобозова, Г. Дебора, Н.В. Жмарёва, С.Г. Кара-Мурзы, Н.
Лумана, Ф. Ницше, Платона, М. Сах Сварнкара, М. Фуко и других авторов.
Политико-управленческие социальные ограничения тесно связаны с другими формами социальных ограничений, предопределяясь идеологией и находя своё выражение в праве, экономике, и прочих областях.
Правовой блок социальных ограничений находит своё выражение в
существующей в обществе правовой системе и является производным от
этических и языковых ограничений и политико-управленческих решений. Система
права представляет собой официально принятые и обычно опубликованные
законы, документы, распоряжения и инструкции, регулирующие те или иные
аспекты социальной практики. Непосредственным субъектом правовых социальных
ограничений являются органы законодательной власти и субъекты политико-
управленческой деятельности. Функционирование системы права невозможно без
правоохранительных органов и право применяющих (суды, юристы) социальных
организаций и лиц. Особенностью правовых ограничений является формальная
обязательность их исполнения и наличие социальных санкций (репрессий) за их
нарушение, чего в случае политико-управленческих социальных ограничений
может не быть. Это означает, что правовые ограничения являются закреплением
политико-управленческих социальных ограничений. В качестве примера правовых
социальных ограничений можно привести отсутствие каких-либо законодательно
закрепленных прав, свобод, льгот, гарантий или напротив наличие запретов, ограничений на какие-либо виды социальной практики. Под правовыми
ограничениями можно понимать правовые обязанности в трактовке Н.Н.
Алексеева, как «вынужденность каких-либо положительных и отрицательных
действий, безразлично, проистекает ли она из внутренних побуждений или из
внешнего давления» (13, с.155).
Для Гегеля «право есть не «норма», но как бы «нормальное бытие человеческого духа»; право есть правое существование воли, правильный способ ее жизни, или правильное состояние человеческой души» (Цит. по 175, с.306), то есть он рассматривает правовые ограничения как осознанную зрелым человеком необходимость.
Иную, нигилистическую позицию по отношению к правовым социальным
ограничениям занимает М. Штирнер. «Я сам решаю, – имею ли я на что-нибудь
право, вне меня нет никакого права. То, что мне кажется правым, - и есть
правое. Возможно, что другим оно и не представляется таковым, но это их
дело, а не мое, пусть они обороняются. И если бы весь мир считал неправым
то, что, по-моему, право и его я хочу, то мне не было бы дела до всего
мира. Так поступает каждый, кто умеет ценить себя, каждый в той мере, в
какой он эгоист, ибо сила выше права с полным на это правом» (471, с.226)
(несложно заметить, что именно этой философией руководствовались А. Гитлер
и современные США не международной арене, хотя и многие их жертвы вели
себя, по сути, точно также).
Вообще среди систем правовых ограничений можно выделить три основные
системы, исходящие по источнику правовых ограничений из трёх парадигм.
Первую парадигму и систему права можно назвать трансцендентно
ориентированной. В этой системе источник права трансцендентен, а
реализуется она в монархии и теократии. В органической системе права
источником права считается народ и реализуется она в форме демократии. В
третьей концепции источником права является просто место, «седалище» власти
(Т. Гоббс) и реализуется она в форме диктатуры. В 20 веке нередко имела
место комбинация второй и третьей парадигм, когда формальные отсылки к воле
народа и демократические процедуры сочетались с фактической диктатурой
(СССР). Подобная комбинация была далеко не случайной, так как обе последние
системы права в конечном итоге покоились на силе, в полном соответствии с
идеями М. Штирнера. Это верно и в отношении систем права построенных исходя
из теории «общественного договора». Очевидно, что к этим системам права не
относится принцип «не в силе Бог, но в правде», присущий трансцендентной
концепции и в ситуации верховенства силы все правовые ограничения
достаточно условны, а потому и на соблюдение их особенно рассчитывать не
стоит. Нарушение права сильным в этих концепциях не исключение, а негласная
норма, а его соблюдение сильным носит зачастую демонстративно-показной и
пропагандистско-манипулятивный характер. По сути, это торжество
воинствующего беззакония, причём концептуально оправданного, которое мы все
можем постоянно наблюдать в современном мире. В этой связи курьёзом
выглядит концепция «открытого общества» К. Поппера, основная идея которого
«власть закона»(337-Т.1, с.8), ибо Поппер отрицает трансцендентные
источники права, основываясь на первичности штирнеровского индивида и
демократическо-договорной легитимации социальных и правовых институтов.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: контрольная по алгебре, мировая торговля, инновационная деятельность.
Предыдущая страница реферата | 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая страница реферата