Тема вольности в произведениях А.С. Пушкина
Категория реферата: Сочинения по литературе и русскому языку
Теги реферата: виды докладов, рассказ язык
Добавил(а) на сайт: Avram.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата
Ты презрел мощного злодея…
И вера в падение тирании, в победу свободы торжественно звучит в
последних словах героя элегии:
И час придет… и он уж недалек:
Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечество рыданье
Разбудит утомленный рок.
Пушкин считал намеки своего стихотворения настолько прозрачными, что
опасался, не догадается ли цензура о возможности всяких «применений».
Однако цензор вычеркнул только те слова А. Шенье, в которых перечислялись
события французской революции. Заключительная часть стихотворения осталась
нетронутой.
Гордые слова Шенье («Умолкни, ропот малодушный!…») – самая сильная часть
стихотворения. Неожиданной ритмической ломкой стиха Пушкина гениально
передал переход от малодушного оплакивания своей судьбы к суровому и
гордому мужеству сильного духом поэта.
Элегия тотчас была напечатана, но начало стихотворения цензура не
пропустила: слишком сильно там просвечивали недавние политические события в
России: убийство тирана Павла I, разочарование передовых людей в новом царе
Александре I. Скоро эти не пропущенные цензурой стихи пошли гулять по
России в списках. Хоть они и были написаны Пушкиным за полгода до
восстания, но после разгрома и казни декабристов как бы зажили новой
жизнью. Русское общество, потрясенное ужасом недавней расправой – казни и
каторги, - читало и повторяло строки из «Андрея Шенье», изливая в них то, что накипело в душе за последний год. Рано или поздно стихи эти под
заголовком «На 14 декабря» попали в III отделение. Люди, распространявшие
их, были приговорены к смертной казни (впоследствии приговор был смягчен), а Пушкин несколько раз давал объяснения перед специальной комиссией и
уцелел только потому, что сумел доказать: стихи написаны о французской
революции и еще задолго до 14 декабря. Интересно, что после неожиданной для
всех смерти императора Александра, Пушкин был очень доволен тем, что
«предсказал» своего мучителя, пять лет державшего его в ссылке. Своему
другу П.А. Плетневу поэт писал: «Я пророк, ей богу, пророк. Я Андрея Шенье
велю напечатать церковными буквами…».
Но мы забежали вперед. Одиночное Михайловское заключение стало все более
и более душить Пушкина. Всеобщее недовольство обстановкой в стране
содействовало усилению деятельности тайных обществ. Ко времени ссылки
Пушкина В Михайловское широко развивалась деятельность, как Южного
общества, так и Северного, сформировавшегося к началу 1823 года (с 1821
года, после роспуска Союза Благоденствия, до осени 1822 года, возвращение
гвардии в Петербург, деятельность общества в Петербурге прекратилась). Оба
тайных общества готовились к решительным действиям. Эпоха медленной
пропаганды, характерная для деятельности Союза Благоденствия, сменилась
более решительной подготовкой переворота. Близилась развязка – 14 декабря.
И накануне казни декабристов с особой остротой читались по России такие
строчки из «Андрея Шенье»:
Завтра казнь, привычный пир народу:
Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
Не изменялась до конца!
Смерь Александра в Таганроге застала оба тайных общества не
подготовленными к быстрому вступлению, тем более что именно в это время
благодаря осведомительной деятельности провокаторов Шервуда, Майбороды и
Бошняка до правительства дошли достаточно точные сведения о деятелях
тайных обществ. Тем не менее обстоятельства, последовавшие за смертью
Александра в Таганроге 19 ноября 1825 года, в частности, осложнение с
вопросом о приемнике Александра, создали условия, настолько благоприятные
для революционного выступления, что бездействие было невозможно. Восстание
в Петербурге 14 декабря, а затем на юге 29 декабря привели к разгрому
тайных обществ, к аресту всех участников заговора, следствию и суду.
Весть о восстании декабристов на Сенатской площади в Петербурге, о
кровавом разгроме его застала Пушкина в Михайловском, «в глуши, во мраке
заточенья».
Он ожидал это восстание давно и нетерпеливо, «с томлением упованья», он
предчувствовал неизбежность, он возлагал на него большие надежды и для
судеб России, и для себя лично. Теперь все рухнуло. «Минута вольности
святой» не длилась и мгновенья. Во всем, что произошло, предстояло понять
причины неудачи, определив свое отношение, взглянуть на трагедию взором
историка, мыслителя, художника.
Чем более Пушкин узнавал об обстоятельствах, связанных с 14 декабря 1825
года, тем яснее становилось, что она, увы, было заранее обречено на провал.
Горстка «безумцев» - смелых, отчаянных, благородных – против всей громады
самодержавия, покоившегося на вековых традициях рабства и
верноподданичества, на темноте и невежестве народа, самодержавия, освященного религией, подпираемого штыками, охраняемого густой сетью
жандармов, шпионов, наушников. «Необъятная сила правительства!».
Четырнадцатое декабря и все, что последовало далее, развеяло в прах
надежды, все еще жившие в душе Пушкина, на освобождение народа от рабства и
самовластия и на непосредственно связанное с этим освобождение из все более
и более становившейся невыносимой ссылки. По всей стране пошли массовые
облавы и аресты. Пушкин (да и не он один) ждал, что схватят и его. Готовясь
к этому, он сжег все, что могло повредить «падшим» друзьям. Из осторожность
он вовсе прервал было и то, что так поддерживало поэта в его ссылочном
одиночестве, - интенсивную переписку с друзьями.
Но прошло больше месяца, а волна арестов его не коснулась. Это давало
основание думать, что к следствию по делу декабристов он не привлечен. Тем
непереносимее стало для него отсутствие сведений о том, что происходит в
столице, что станет с жертвами восстания. «Что делается у вас в Петербурге?
Я ничего не знаю. Верно, вы полагаете меня в Нерчинске. Напрасно, я туда не
намерен – но неизвестность о людях, с которым находился в короткой связи, меня мучит. Надеюсь для них на милость царскую», - пишет поэт Плетневу, получив от него только что вышедший экземпляр первого отдельного издания
своих стихотворений. И тут же он ставит вопрос о возможности прекращения
новым царем, удостоверившимся, что он не был причастен к тайному обществу, его шестилетней опалы. Об этом сразу же пишет он и Жуковскому, сопровождая
это, однако, весьма знаменательной оговоркой, которую ввиду ее особой
значимости, следует очень запомнить: «Теперь, положим, что правительство, и
захочет прекратить мою опалу, с ним я готов условливаться (буде условия
необходимы), но вам решительно говорю не отвечать и не ручаться за меня.
Мое будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мною
правительства etc».
Характерен тон этих строк, полный (это особенно чувствуется в контексте
всего письма) высокого гражданского и личного достоинства. Словно бы речь
идет не о возвращении сосланного за политическое «преступление» и шесть лет
томящегося в ссылке поэта, находящегося всецело во власти нового
российского самодержца, а о мирных переговорах двух равноправных великих
держав: «Готов условливаться… не ручаться за меня…». А в словах: «Мое
будущее поведение зависит…» - звучит почти прямая угроза: обстоятельство –
это общая политика нового царя и, прежде всего, судьба преданных суду
декабристов; «обхождение со мною …» – прекращение ссылки. Как видим, несмотря на все, что произошло, Пушкин не только не стал на колени, а, наоборот, еще выше поднял голову.
Горстка борцов за идеалы народной свободы, которая боялась народного
восстания больше, чем самодержавия, готовила свое выступление, вынашивала
его цели в глубокой тайне не столько от правительства, сколько от солдат, крестьян, ремесленного люда.
Зачинщики восстания подняли войска утром 14 декабря, не объясняя солдатам
своих истинных намерений, под тем предлогом, что Николай не является
законным наследником престола, и надо присягать не ему, а его брату
Константину.
Можно ли тут было рассчитывать на настоящую поддержку мнения народного?
К тому же не было единодушия и в рядах самих заговорщиков. Одни ратовали
за конституционную монархию, другие – за республику. Одни – за немедленные
и решительные действия, другие сомневались в них. Накануне восстания в штаб
квартире Кондратия Рылеева стало известно, что план восстания выдан
Николаю, Рылеева это мало смутило, и он сказал Бестужеву:
- К сомнениям нашим теперь, конечно, прибавятся новые препятствия. Но мы начнем. Я уверен, что мы погибнем, но пример останется. Принесем собой жертву для будущей свободы отечества!
Когда настанет день освобождения для декабристов? Пушкину хотелось
верить, что скоро. Он даже возлагал надежды на милосердие нового
императора. Надеялся на «перемену судьбы» и для себя лично, так как к
восстанию был формально непричастен. Между тем в бумагах каждого из
действовавших находились его стихи, что вполне недвусмысленно указывало на
роль поэта в восстании.
Но вскоре судьба Пушкина переменилась: Николай I затребовал его к себе в
Москву. Но решение освободить Пушкина из ссылки было искусным политическим
маневром, широким «либеральным» жестом со стороны только что коронованного
нового европейского самодержца Николая I. Процесс декабристов окончился 11
июля 1826 года. «Добрый государь» велел Каховского повесить вместе с
Рылеевым, Пестелем, Муравьевым- Апостолом, Бестужевым-Рюминым… Но при этом
позаботился, чтобы в глазах света выглядеть милосердным: заменил смертную
казнь вечной каторгой. И через два дня, 13 июля 1826 года, совершилась
казнь пятерых, «поставленных вне разрядов и вне сравнений с другими», а
затем и приведение в исполнение приговоров над осужденными к каторге, заключению в крепость, ссылке на поселение, разжалованию и другим
разнообразным наказаниям.
Закончился период михайловского изгнания Пушкина. 8 сентября 1826 года
состоялась встреча поэта с царем. Один из чиновников III отделения, М.М.
Попов, рассказывал, вероятно, со слов своего шефа. Рассказ этот позволяет
живо представить всю сцену. Когда Пушкин вошел, царь видимо, сидел (а
возможно, и стоял; именно эту позу он принимал, когда к нему приводили на
допрос некоторых декабристов) за письменным столом. Пушкин почтительно, как
полагается, стал перед ним. Затем, по ходу очень затянувшегося разговора, царь встал и начал (это тоже делал при некоторых допросах) расхаживать по
комнате. Поэт повернулся к нему, а затем, устав стоять навытяжку, оперся о
стол. Это было, конечно, неслыханной «дерзостью» с точки зрения придворного
этикета. Но едва ли не больше задело Николая все усиливавшаяся «свобода»
реплик поэта. И тут последовал уже наиболее прямой (своего рода выстрел в
упор) вопрос царя, таивший в себе возможность самых тяжелых последствий:
«Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты
участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» И Пушкин опять сразу же с
органически свойственной его натуре благородной открытостью и смелой
прямотой ответил: «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и
я не мог бы не быть с ними. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что и
благодарю Бога», - ответил поэт.
Необыкновенно ярко этот столь волнующий момент, как вспышка молнии, осветил обаятельнейшие черты натуры Пушкина – его благородство, бесстрашие, гордую прямоту.
Пушкин некоторое время колеблется, но, наконец, дает царю обещание ничего
не писать «противу правительства». За это Николай дарует ему право жить в
Петербурге, обещает сам быть цензором его произведений. Как пишет Н.И
Лорер, со слов брата Пушкина, император вывел, затем поэта в соседнюю
комнату и представил царедворцам:
- Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем.
В тот же день на балу он мимоходом бросает во всеуслышанье одному из
приближенных:
- Знаешь, что я нынче говорил с умнейшим человеком России?
-С кем же?
-С Пушкиным.
Спектакль сыгран.
Что же с Пушкиным? Действительно ли теперь он «императорского величества
Николая I придворный поэт»?
Что происходит в его душе?
Надобно знать эту душу, которая всегда порывалась чувством благодарности
за доброе к себе отношение. Надобно понять его наивное, ребяческое желание
вопреки всему верить в просвещенность и милосердие нового императора, вопреки всему надеяться на это.
Ах, обмануть меня не трудно…
Я сам обманываться рад!
Что же еще оставалось, кроме как самообманываться надеждой?
Но никогда Пушкин не был и не мог быть придворным поэтом, ни на миг не
мог забыть Пушкин, что между ним и Николаем – могилы повешенных
декабристов, десятки товарищей, закованных в кандалы и сосланных на
каторгу.
Поэт и царь заключили между собой своего рода договор, но каждый из них
хорошо понимал, что в душе они остаются врагами. Однако каждый надеялся
извлечь из договора максимальную пользу для себя. Царь рассчитывал
обезопасить вольнодумца и направить его перо в нужную сторону. Поэт
рассчитывал употребить свое влияние на общественное мнение, но самого
императора с тем, чтобы иметь возможность делать «хоть каплю добра» во имя
прежних идеалов, чтобы смягчить участь осужденных декабристов, чтобы хоть в
скрытой, завуалированной форме пропагандировать свои идеи, спасти все, что
можно было спасти, «сказать все и не попасть в Бастилию».
Согласно одной из версий, возможно легендарной, когда Пушкин предстал
перед Николаем, в его кармане лежал листок со стихотворением «Пророк». В
нем были такие строки окончания:
Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием на выи
К У. Г. явись.
«У. Г. , по догадке М.А. Цявловского, расшифровывается как «убийце
гнусному». Гнусным убийцей был Николай для поэта. Таковым и остался.
Но теперь, когда император вдоволь насладился местью декабристам, теперь
он может быть, наконец, смягчится? Если государь милостлив с ним, с
Пушкиным, несмотря на все его «возмутительные» (то есть возмущающие
спокойствие стихи, то почему бы ему не проявить свою милость и к сосланным
декабристам? Можно ли пропускать такой шанс, как бы мал он ни был!
Да и откуда было ждать «перемены судьбы» в николаевской России, где все
замерло в страхе и ужасе! Где вся свобода сконцентрировалась в свободе
действий одного человека, где он один творил суд?
Подлинная цена этих царских «милостей» открылась перед Пушкиным позже.
Обращаться к царю по поводу каждого стихотворения было, конечно, невозможно, и фактически лица, от которого отныне зависело судьба
пушкинского творчества и его личная судьба, сделался полновластный
начальник III отделения канцелярии его императорского величества А.
Бенкендорф.
Шли годы, «холодность и невнимание» обывательских масс читателей к
Пушкину усиливались. Реакционно-обывательская критика насмешливо и
недружелюбно относилась ко всему, что Пушкин печатал, и многие произведения
он оставлял в рукописи, в ящиках письменного стола.
В русском обществе уже народился новый читатель – требовательный, жадный
к знаниям, но Пушкин не знал такого читателя Николай и Бенкендорф цепко
держали Пушкина, следя за каждым его шагом.
В стихотворении «Арион», особенно дорогом и значительном для него, написанном в связи с первой годовщиной исполнения приговора над
декабристами, он точно сказал о себе до восстания: «пловцам я пел». «Я
гимны прежние пою», - повторит он после восстания, подчеркивая, что в
соответствии со сложившейся ситуацией, на ином пути, иными методами служит
тому освободительному делу, за которое погибли декабристы. И если не
привносить в историческую обстановку и условия того времени понятия и
критерии последующих эпох, а судить обо всем этом в контексте пушкинской
современности и вместе с тем оценивать поведение Пушкина по большому
историческому счету, он был полностью прав. Выбранный им путь поэта –
гражданина действительно являлся высоким сверхличным служением. И служение
это было тем героичнее, что происходило в еще неизмеримо большем
одиночестве, чем в преддекабрьские годы (там была соответствующая среда).
И в конце жизни Пушкин ставил себе в заслугу то же самое – что в свой
жестокий век восславил он Свободу. («Я памятник себе воздвиг
нерукотворный…», 1836).
И как поэт и как человек, с самого детства, с пробуждения сознания и до
самой смерти Пушкин был стихийно, естественно свободен.
III. Заключение
Подведем итоги. Пушкин внес огромный вклад в развитие русского
освободительного движения не только преддекабрьских лет, но и далее (в
частности «разбудил», как и сами декабристы, Герцена) и не только
непосредственно политическими произведениями, но и лучшими созданиями всего
своего мирообъемлющего творчества. А тесное и на всю жизнь – очное и
заочное – дружеское, братское, товарищеское общение его с декабристами не
только разжигало гражданский пламень поэта, но и помогало ему преодолевать
тяжелейшие политические, философские, нравственные кризисы, которыми в
условиях того времени так изобиловала его жизнь; открывало возможность
превращать эти мучительные кризисы в могучие толчки творческого подъема –
выхода из узкого круга далеких от народа зачинателей русского
освободительного движения на безграничные народные просторы – и на этом все
более и более высоком уровне дальнейшего художественного развития.
А кровная связь начала всех начал русской классической литературы с
декабризмом и декабристами не только обогатила, не говоря уже о его
политических стихах до и после восстания, такими величайшими творениями его
гения, как «Цыган», «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Полтава», 2Медный
всадник», сокровищницу русской литературы, но и оказала глубокое влияние на
весь ход и характер ее последующего развития. Несмотря на все многообразие, на «схождения» и «расхождения» (все это было, как я мог убедиться, и в
отношениях между Пушкиным и декабристами); несмотря на различия, и порой
весьма существенные, в общественной позиции и литературных взглядах
величайших ее творцов, - эта кровная связь русской литературы с русским и
мировым освободительным движением (в широком понимании этих двух последних
слов) – связь то прямая, а то косвенная, глубинная, не только продолжалась, но и стала отличительнейшей ее чертой, определившей ее всемирное значение, а с конца XIX века и мировое признание.
В этом смысле мы имеем полное право сказать: следовавшим Радищеву и
разбудившим Герцена Пушкиным русская классическая литература и русское
освободительное движение как бы начались друг в друге.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад на тему, отцы и дети сочинение, сочинение татьяна.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая страница реферата